Петр Алешкин. КОСТЕР У ДОРОГИ

Услышав в коридоре Сашкин голос, Сергей Верю­тин догадался, что сейчас он начнет стучать к нему. И тут же дверь задрожала от ударов. Били ногой. Как хорошо, что магнитофон выключен!

— Эй, хмырь! — кричал Сашка. — Проснись!

Верютин замер на кровати и осторожно опустил книгу на грудь, соображая, что делать, если ребята спьяну сорвут замок.

— Открывай! Кончай кровать давить!

В двери был накладной замок. Замочной скважины не было, и ребята не могли узнать, что он в комнате.

Скоро им стучать надоело.

— Затаился, гад! — сердито сказал Сашка.

— Может, дома нет, — предположил его приятель.

— Куда же он делся?

— Мало ли куда можно уйти!

— Некуда ему ходить. Он целыми днями в комнате торчит. Я-то знаю… Может, дверь сорвем?

— Ну, ты даешь!

— А где же ты думаешь полтинник найти?

— Он ведь тоже мог не дать.

— Куда бы он делся! В прошлый раз я его при­жал — сотню выложил! Теперь ученый!.. У него денег-то… Не пьет, не курит, гад! Все копит… Мелочная душонка…

Голоса удалялись. Через минуту Сергей подкрал­ся к окну, протиснулся между столом и кроватью Славика, соседа по комнате, и осторожно ото­двинул штору. Солнце насмешливо взглянуло на Верютина и спряталось за уны­лый пятиэтажный дом напротив. Хмурый клен тоже старался не смотреть на Сергея. Клен пожел­тел и был похож на угрюмого старика. Волнение от бессилия и обиды не уходило. Как отвязаться от Сашки? Как проучить его? Волнение переходило в тоску.

Второй месяц почти каждое воскресенье Сашка, почувствовав, что Верютин боится его, требует денег взаймы. Вначале Сергей давал, надеясь, что тот вернет. Потом стал отказывать. В прошлое воскре­сенье Сашка силой отнял у него сотню: не надо, мол, жмотничать!

Сергей стоял у окна и с тоской придумывал, как отвязаться от Сашки. Выход был один: взять кол и отметелить, когда он снова явится. Хорошенько отметелить! Иначе не от­станет. Но Верютин знал, что на это он не решится. Сашка здоровый! Вырвет кол и по тебе же! Но и жало­ваться стыдно. Скажут, тридцатилетний болван за се­бя постоять не может. Верютин вдруг отшатнулся от окна, спрятался за штору и начал наблюдать за Саш­кой и его приятелем, которые вышли из общежития и направились в сторону гастронома.

В комнате оставаться не хотелось. Они могли вер­нуться. Верютин оделся и пошел в семейное обще­житие к своему товарищу по работе Володьке Малину. Тот вместе с женой смотрел телевизор, футбол. Сергей эту игру не любил, не понимал, но решил посмотреть. В выходные дни он не знал куда себя деть, поэтому охотно работал и в субботу и в воскресенье, если просило начальство. Володька сидел на диване, облокотившись на подушку. Жена с ногами взобралась на диван, уютно при­строилась под мышкой у мужа и безучастно следила за суетой футболистов. «Ну! Ну, давай!» — дергался вре­менами Володя. Сергей старался смотреть на экран, но глаза его упрямо косили в сторону супругов. Внутри шевелилось непонятное раздражение на Володю. Что он дергается? Что дергается? Наконец Верютин не выдержал и поднялся уходить.

— Ты что приходил-то? — спросил у него Во­лодя.

— Так…

— Слушай, ты в командировку не хочешь мо­т‑ нуться?

— А разве предлагали? — обрадовался Сергей.

— Мне предлагали. Одному… Но что-то неохота. Ты не хочешь, а?

— Куда?

— В Сургут. На недельку всего…

Верютину вспомнился таежный поселок в снегу, вспомнилась Аннушка. На мгновение стало стыдно, что так и не ответил ей, так и не написал ни одного письма.

— Это туда, где мы зимой были? — спросил он.

— Нет. На этот раз прямо в Сургут. Там и дело-то пустяковое…

Верютин потоптался некоторое время возле семей­ного общежития, не зная, куда теперь податься. Но настроение у него было не такое тягостное, как перед приходом к Володьке. Впереди появился огонек. Нена­дежный, но все-таки огонек, цель: командировка. Не­сколько дней пройдут в делах, в суете, незаметно и бы­стро, и, может быть, случится что-нибудь такое, что изменит его жизнь. Это ощущение, ожидание переме­ны всегда приходило к Сергею перед редкими в его работе командировками. Работал он арматурщиком на заводе. Верютину снова с грустью и нежностью вспомнилась Аннушка. От Сургута таежный поселок недалеко. Может быть, он найдет время и увидится с ней. Письмо-то от Аннушки Сергей не выбросил.

Письмо лежало в тумбочке в военном билете. Ве­рютин запер дверь и сел на кровать. «Открытием для меня, — читал он, — была не сила незнакомой мне радо­сти, а то, что эта радость существует на свете. Я была поражена тем чувством, которое я испытала, когда ты был рядом со мной, и постоянно изумлялась этому: неужели такое бывает? Да, бывает! — говорила мне каждая встреча. Я так благодарна тебе, что ты меня разбудил, что я узнала и испытала чувство любви. Боюсь я теперь одного, что не смогу после тебя полю­бить другого. Если и случится такое, что я выйду замуж, то лишь из-за Виталика, лишь из-за того, что ему нужен отец…» Сергей прилег на спину, на подушку и опустил письмо на грудь. «Этого не может быть! — подумал он и явственно увидел новогоднюю комнату Аннуш­ки. — Елка с мигающими огоньками, серпантин, вата. А если может? Красная точка магнитофона. «Пусть голова моя седа». Аннушка седеть начала, рано седеть. Поче­му я ей не ответил? «Пусть голова моя седа». Зеленый отросток цветка «бабьи сплетни», как она его называла, в стеклянной баночке из-под майонеза. Она смеялась, как она смеялась, а сын был у бабушки на «большой земле». Зеленый отросток в баночке с водой на стене. Баночка из-под майонеза обернута бумагой. Она меня любила, да, да, любила, любила… Он молча защищался у перил, и в этот миг она его любила. «Пусть голова моя седа»… Почему я ей не ответил? Сын? Не верил, что снова окажусь в тех краях? Не думал, что снова увижу ее? А если не пошлют в командировку? Поедет Ма­лин… Верил в принцессу. Где она, моя принцесса? Прин­цесса на горошине. Принцесса огорошена, оша­рашена. Ошарашен я! А если принцесса — Аннушка? «И часто плачем мы невольно, когда дожди стучат…»

В двери заскребся ключ. Щелкнул замок, и вошел Славик.

— Ты все дома сидишь?

— Сижу…

— Письмо получил?

— От сестры…

«Письмо от внука получил Федот, внук его, как сука… Аннушка ждала, ждала письмо. Пришел, уви­дел, наследил. Наследил, а потом в душу нагадил». Славик что-то спросил? Нет, никто к нему не прихо­дил…

Славик переоделся и направился к двери. Как раз в это время Сергей услышал из коридора голос Сашки. Славик открыл дверь и столкнулся с Сашкой.

— Ты чего?

— Я вот к нему. — Сашка указал на Верютина и прошел мимо Славика, который остался стоять в двери. — Гони полтинник! Быстрее только, ребята ждут!

— А ты… ты когда те… вернешь? — Сергей под­нялся.

— Хватит разговаривать! Гони быстрей…

Славик распахнул шире дверь, схватил за шиворот Сашку и дернул на себя, выволок в коридор. Сашка от неожиданности всхрапнул, сорочка вреза­лась в горло, и задом вылетел из комнаты. Верютин видел, как Славик двинул ему ногой под зад и под­толкнул в спину.

— Дуй отсюда, гад! Еще раз увижу возле комнаты, в унитазе утоплю!

Славик был моложе Верютина на десять лет. Он только что вернулся из армии.

Сергей, чтобы успокоиться, включил магнитофон, который зашелестел, зашуршал лентой. Потом проре­зались слова: «Просто встретились два одиночества, развели у дороги костер…» Верютин начал пере­читывать письмо.

Зимой он был два месяца в командировке в таежном поселке. Вязал арматуру для бетонных блоков. Под Новый год товарищи его улетели домой, к семьям, а он остался там, взял билет на новогодний вечер. Билет ему оставили по просьбе Федоровича, местного поэта, хромого, сморщенного, беззубого му­жичка небольшого росточка, энергичного, шумоватого и бестолкового во хмелю, а трезвым Верютин его ни разу не видел, хотя в поселке в магазине вино не продавалось. Позна­комился с ним Сергей в первый же день приезда в поселок. Федорович сам явился к нему в комнату. Он, по-видимому, приходил так к каждому новому человеку. Уже через пять минут Федорович начал читать свои стихи. Они были неумелые, беспо­мощные. Верютин не очень-то разбирался в стихах, но сразу понял это. Читал Федорович странно. Начи­нал ровно, потом распалялся и распалялся, а к концу уже выкрикивал слова. Прочитав, он в возбуждении кричал:

— Ну как?! А?

— Ничего… — смущенный напором Федоровича, пожимал плечами Верютин.

— А вот еще одно, — говорил Федорович. — Собаке моей посвящаю! У меня собака… Воруй-нога! У нее одной ноги нет, — пояснял он и начинал читать ровным голосом, снова распаляясь к концу.

— Вот видишь! — кричал он. — А тут ханыга один из Сургута! Сопляк! Корреспондентик мне говорит, что эти стихи стыдно в газете показывать… Я перепи­шу их, ты там в Тамбове в местной газете напеча­таешь…

Сергей почувствовал себя ханыгой, потому что не собирался брать с собой стихи. Нужно было тащиться в редакцию. Сроду он там не был и не пойдет!

На другой день Федорович затащил Верютина к се­бе на чай. Жил он один в большой неуютной комнате барака. Серые обои над кроватью были в коричневых запятых от раздавленных клопов. Пока Федорович возился в деревянном самодельном шкафу в углу ком­наты, Сергей грел руки над спиралью «козла», стоя­в‑ шего на высоких ножках посреди комнаты, и рассмат­ривал две разные цветные увеличенные фотокарточки женщины на стене среди запятых. Возле ног Сергея лежал на одеяле белый кобель с черными пятнами на боках, Воруй-нога. Задней ноги у него не было. Кобель посматривал на Верютина ласково, изредка показывая носом на хозяина: посмотри, мол, на чудака, рас­суетился как!

— Счас мы с тобой, Сергуня, чайку сварганим с брусничным вареньицем, — приговаривал между тем Федорович, хромая к столу. — Ну-ка, попробуй ложеч­ку брусничного… Каково, а? Это она готовила,— ткнул он пальцем в сторону фотографий.— Мастерица!

На фотографиях была подруга Федоровича, бухгал­тер столовой.

Варенье сильно отдавало клопами. От второй лож­ки Верютин отказался.

— Что ж ты одну чашку ставишь? А себе? — спро­сил Сергей.

— А другой и нет! Я буду стаканом — и кое-что посущественней… Я хоть и пью, — говорил он потом, — но ум не пропиваю… Пойди спроси у начальника радиоточки, был хоть один срыв связи из-за меня? Нет! Не было…

Федорович заказал билет на новогодний вечер для Сергея через свою подругу, бухгалтера столовой. Верютин должен был взять его у заведующей. Когда Сергей зашел к ней в кабинет, там было два парня. Они разговаривали с заведующей о чем-то веселом. Верютин взял билет и сразу вышел, отметив про себя, что хозяйничает здесь молоденькая и миловидная жен­щина.

Вечером к Сергею приковылял Федорович, и они направились в столовую.

— Я тебя, Сергуня… с такой девкой… сегодня позна­комлю… — говорил Федорович, задыхаясь от встречно­го ветра. Он бочком, отвернувшись от летящего в лицо колючего снега, плелся впереди Сергея, утопал в свежем сыпучем снегу, и сильно хромал. — Ты мне бутылку отсудишь за это… Анькой зовут ее. Столовой заведует… Замужем была. Муж у нее вахлак! Пьянь… Выгнала она его… Бутылку, Сергунь, готовь… Не зажми!

— Слушай, Федрыч! Ты лучше сиди… со своей Ань­кой! Ладно? Иль кого-нибудь еще познакомь… если охота… Договорились?

— Хана, Сергунь! Хана!.. Все — могила! Но если захочешь… только мигни… враз познакомлю!

Они заняли столик у окна. К ним подсели два водителя из мехколонны: тихий парнишка и пожилой мужчина, язвенник, но пил он почему-то только шампанское. Федо­рович после первого же стакана ушел к столу, за которым сидели работники столовой, и провел там весь вечер.

Сергей скучал, посматривал на часы, но глазами невольно искал хозяйку столовой. Хотелось посмо­треть, что это за Анька? Ее он не сразу узнал среди подруг. Да и тогда, когда решил, что женщина в длин­ном розовом платье — она, все сомневался — не оши­бается ли он? Когда начались танцы, Верютин напра­вился к ней удостовериться — она ли это.

— Вас Аней зовут? — спросил он во время танца.

— Да.

— Значит, я не ошибся, — вырвалось у него.

— В чем?

— Да Федорович мне о вас рассказывал!

— А-а! Федорович! — засмеялась Аня. — Он чудак! Во-он, стихи Петровне своей читает.

Федорович сидел за столом рядом с женщиной, в которой Сергей узнал ту, что видел на фотографиях, и, жестикулируя, что-то быстро говорил. Когда танец кончился и Верютин вернулся за свой стол, Федорович с деловым видом проковылял через зал к нему и сказал:

— Пошли.

— Куда?

— К ним!

— Они что — зовут?

— Я тебя зову! Пошли!

— Отстань, Федрыч! Не мешай отдыхать! — наро­чито сердито произнес Сергей. — Понял?

— Понял, Сергунь! Хана! Я ушел.

Настроение у Сергея после танца с Аней стало иным. «Приятная женщина!» — думал он, и все посматривал в ее сторону. Он увидел, что она тоже смотрит на него, и поднял свой бокал, предлагая выпить с ним. Аня улыбнулась и подняла над столом свой. «Прият­ная женщина! Но не надо ей мозги пудрить. Зачем?» Но и на следующий танец Верютин пригласил Аню.

Он не умел хорошо танцевать. Вырос в деревне. Был застенчивым. Но с Аней танцевать было легко, приятно. Они не разговаривали во время танца, но Аня почему-то казалась Сергею давно знакомой, будто их что-то связывает, будто Верютин имеет на нее какое-то право. Ему стало неприятно, когда после танца к Ане подсел молодой человек и начал с ней разговари­вать. Сергей даже обиду почувствовал, почему это она с ним так любезно беседует. «Сейчас он ее на танец пригласит, надо перехватить!» — решил Верютин и на­чал следить за музыкантами. Как только они пригото­вились играть, Сергей встал и направился к Ане, но на полпути замешкался, стушевался. Она выходила тан­цевать с тем парнем. Сергей заметил, что Аня виновато взглянула на него. Он окинул глазами зал, выбирая, кого пригласить, но передумал, вернулся к своему столу. На следующий танец он намеренно не пригласил Аню, остался за столом. Она тоже не танцевала. Но после этого они весь вечер провели вместе. Когда все стали расходиться, Сергей сказал Ане:

— Я подожду тебя!

— Я быстро, — ответила Аня и побежала одеваться в свой кабинет.

На улице по-прежнему мело. Метель не думала утихать.

— Ой! — провалилась Аня в снег чуть ли не по пояс.

— В сапоги насыпала! Ай-яй-яй!

Сергей вытащил ее из сугроба, и сам утонул, сел в снег, не удержавшись на ногах. Аня упала на него. Они хохотали, барахтались в снегу, выбираясь на дорогу.

— Ой, снегу в сапогах полно! Побежали ко мне! Там вытряхнем! — закричала Аня.

Они побежали по сугробам к бараку, ближнему к столовой. Они падали, помогали друг другу выкара­бкиваться из снега, хохотали. На крыльцо барака намело сугроб. К двери вели чьи-то следы. Сергей и Аня, ступая по следам, пробрались к двери и начали стряхи­вать друг с друга снег. Аня все смеялась, смеялась как-то нервно и чуть ли не стучала зубами от хо­лода.

— Тише! Соседей разбудим! Тут так слышно, — ска­зала она скорее себе, чем Сергею, и снова засмея­лась.

В комнате Аня потянулась к батарее.

— Давай я тебя согрею, — шутливо прошептал Сергей.

— Ты сам мерзлый, — хихикнула Аня. — В клуб пойдем? Там сейчас ансамбль играет.

— Ну его! Ты же видела, какой я танцор!

— Как и все!

— Это я с тобой старался… А теперь уж весь за­пал вышел… — Потом он спросил: — Сынишка твой где?

— Он у матери, на «большой земле». Летом заберу сюда, — ответила она, включая гирлянду на елке и маг­нитофон.

Через некоторое время Аня стала прощаться, гово­ря, что устала.

— Может, мне не надо уходить? — тихо улыбнулся Верютин.

— Ни-ни-ни, и не думай!..

— А завтра прийти к тебе можно?

— Как хочешь!

Первый день нового года они не выходили из ком­наты Ани. Лишь вечером отправились в клуб, в кино. Через месяц кончилась его командировка, и он уехал. «Забудется, все забудется», — думал он в Тамбове. Но не забылось!..

В понедельник Верютин начал оформлять коман­дировку. Начальству было безразлично, кто поедет — он или Малин. Дело в Сургуте действительно было пустяковое. Двух дней хватило. В запасе осталось три дня, и Сергей решил съездить к Аннушке. Рабочий поезд в поселок отправлялся поздно вечером. Днем ветер гонял по небу низкие облака и изредка осыпал тайгу мелким дождем. Ночь тоже выдалась дож­дливая, темная. За окном вагона было черно, и если бы не перестук колес, то трудно было бы понять, движется поезд или стоит на месте. Верютин изредка посмат­ривал в окно — не видны ли огни поселка? Но там по-прежнему безжизненно и пусто, кажется, будто бы кто-то завесил окна черной тканью. Время за полночь. «Аннушка теперь уже спит», — думает Сергей и вновь чувствует беспокойст­во. Как она его встретит? И встретит ли? Вдруг вышла замуж или прежний муж вернулся? На стук его выйдет мужчина, что тогда? Тогда он просто скажет, что ошибся дверью, и вернется на вокзал. А там, глядишь, товарняк подвернется и подбросит до Сургута. И во­обще, на черта он к ней едет… Черт знает, как мальчишка семнадцатилетний, взгрустнулось — и по­летел. Полгода не думал о ней… Нет, думать-то думал, думал!

Вагон вдруг резко дернулся и остановился. Жен­щина, дремавшая на плече мужа напротив Сергея, открыла глаза, взглянула в окошко и подняла го­лову. Она легонько толкнула мужа в плечо. Тот вопро­сительно взглянул на нее, оторвал голову от стены.

— Подъезжаем! — шепнула женщина. В вагоне, таком шумном в начале пути, сейчас было тихо, только из-за перегородки доносился храп. За окном вид­нелись огоньки. Где-то там среди этих огней спала Аня.

Поезд тронулся незаметно. Когда колеса в первый раз стукнули на стыке рельсов, на второй полке зашеве­лилась молодая женщина. Муж ее, спавший на проти­воположной полке, тотчас же поднялся, спрыгнул на пол и подставил руки.

— Толик, обуйся сначала! — сонным и тихим голо­сом сказала ему жена. — Там песку полно!

Эти самые обычные слова женщины задели Сергея. Он с насмешкой посмотрел на незнакомого ему Толи­ка, который послушно сел на нижнюю полку и начал натягивать туфли. Сергей вдруг понял, что насмешка у него появилась от зависти, зависти к парню, потому что о нем есть кому заботиться, есть человек, которо­му парень нужен и дорог. Верютин наблюдал из угла за сборами молодой пары. Сам он был давно готов к выходу.

Шел второй час ночи, когда Сергей поднимался на крыльцо барака Аннушки. Он осторожно прошел по деревянному гулкому полу коридора и остановился возле нужной двери. Помедлил, успокаиваясь, тихонько постучал костяшками пальцев и при­слушался. В от­вет — тишина. Сергей хотел постучать громче, но по­боялся разбудить ее сына. Подумав о сыне Аннушки, он заволновался сильнее. Как отнесется к нему маль­чик? Ведь теперь-то он здесь!.. За дверью раздался скрип сетки кровати и послышались мягкие шаги. Кто? Кто подойдет? — трепетало в груди. — Если она, то пустит ли?

— Кто? — голос Аннушки.

— Это я, — радостно вздрогнул Сергей.

— Кто? — не узнала Аннушка.

— Это я. Сергей… Сергей Верютин.

Резко щелкнул замок. Хоть и мечтал Верютин о та­кой встрече, все-таки растерялся, выронил сумку на пыльный пол коридора и прижал к себе теплое худень­кое тело Аннушки. Они так стояли долго. Потом Аннушка всхлипнула, отстранилась, не размыкая рук, и посмотрела на его лицо, словно хотела удосто­вериться, дей­ствительно ли это Сергей. Отпустила его, прогово­рила:

— Пошли!

В полутемном коридоре квартиры были нава­лены в кучу какие-то узлы, ящики, резко пахло крас­кой.

— Сын спит? — прошептал он.

— Его здесь нет!

— А где он?

— У подруги. Я ремонт делаю… Вечером красила. Виталика я к подруге отправила. Тут отравиться мож­но…

В комнате Сергей снова обнял Аннушку.

— Ты надолго?

— Я в командировке был. В Сургуте. Три дня осталось. Ты рада?..

— Очень, — шепнула она и как-то робко и недовер­чиво прижалась к нему.

Он не видел в полутьме ее глаз, но чувствовал, что сейчас они так же светятся, как тогда, когда начиналась их любовь.

— Раздевайся, я халатик накину, — прошептала Ан­нушка, она была в ночной сорочке и тенью скользнула вглубь комнаты. Потом зажгла свет и, глядя на него прищуренными от света глазами, спросила:

— Есть хочешь?

Халат на ней был тот же, что и тогда, в первые дни их знакомства.

На другой день они спали долго. Проснувшись, Сергей начал осматривать знакомую комнату. На­против кровати была печь-голландка, для подтопки в зимние холода. Окно пока без шторы. Вся стена, та, что напротив окна, занята самодельным шкафом с несколькими дверцами, выкрашенными в белый цвет. По-видимому, его-то и красила вчера Аннушка. На полу за печью стояли картонные коробки с посудой и другими мелкими вещами, лежало два рулона ста­рого линолеума. Были вещи и возле стола, над ко­торым висела цветная фотография Виталика, сына Аннушки. Он выглядел на ней пятнадцатилетним пар­нем. Сергей знал, что ему одиннадцать лет, и пред­ставлял его себе не таким взрослым. Виталик смотрел на Сергея со стены удивленно, даже с некоторым недоумением, словно соображал, каким образом ока­зался в постели матери этот мужчина. Верютин сму­тился и отвернулся.

— Аня, времени-то смотри сколько! — заговорил он, почувствовав, что Аннушка проснулась. — Вдруг Виталик придет?

— Лежи, лежи! Не придет…

— Как тут Федорович поживает? Все чудит?

— Он умер…

— Ты что? Как?

— Метиловым спиртом отравился…

— Давно?

— В начале лета еще. В июле.

Днем Верютин помогал Аннушке разбирать вещи. И все время он чувствовал грусть, словно что-то сде­лал не так, куда-то не успел или потерял что-то. Ему казалось, что это из-за смерти Федоровича. Но так ли это? О Федоровиче в Тамбове Сергей ни разу не вспоминал. Кто он ему? Знакомый… Вынося лино­леум в коридор, Верютин спросил:

— Где ты его хочешь стелить?

— В коридоре.

— Я расстелю. Я же когда-то паркетчиком ра­ботал!

— Не спеши! Сначала Коля сделает стол и мой­- ку — тогда и за линолеум возьмемся. Я хочу коридор в кухню превратить.

— А что за Коля?

— Плотник.

Когда они вешали шторы, Аня показала на ули­цу:

— Вон, смотри! Виталик!

На улице прямо по луже бежали два мальчика. Один — поменьше — тянул за собой за веревку самодельную коляску, в которой сидела испуганная девочка. Брызги из-под сапог ребят летели во все стороны.

— Что делают! Что делают, а? — раздраженно и сердито проговорила Аннушка и постучала кулаком по стеклу.

Но мальчики не слышали ее и, не оглядываясь, скрылись за углом. Сергей все время видел их со спины.

— Который из них Виталик?

— Он в малиновой куртке. А тот его друг, Олег, с сестренкой.

Слышно было, как по полу коридора застучали сапоги.

— Идет! — все еще строго сказала Аннушка, взгля­нула на Сергея и улыбнулась.

Верютин вместе со строгостью почувствовал в ее голосе и нежность, и беспокойство за то, как произой­дет первая встреча двух близких ей людей, и просьбу к нему быть поласковей с сыном.

Щелкнул замок, и на пороге появился мальчик. Он был такой, каким представлял его себе Сергей. Вита­лик остановился в двери, взглянул на мать и на незнако­мого мужчину, недоуменно шмыгнул носом и про­изнес:

— Здравствуйте!

— Вы что там делаете? — старательно нахмурив бро­ви, спросила у него мать.

— А что?

— Ни что! Простудитесь… Раздевайся. Есть-то хо­чешь?

— Хочу. — Мальчик стянул куртку и кинул на табу­ретку.

Сергей подошел к нему и протянул руку:

— Дядя Сережа.

— Виталик. — Мальчик сунул свою руку в ладонь Верютина и вдруг радостно закричал: — Ага! Я вас сразу узнал! Это вы стихи в магнитофон читали! Я сра­зу узнал. Это он, да, мам?

— Он, он! — засмеялась и покраснела Аннушка, ви­димо, оттого, что сын ее так сразу принял Сергея. Она взглянула на Верютина, стараясь понять по его лицу, какое впечатление произвел на него Виталик.

За обедом мальчик сказал матери, что их сосед, дядя Миша, рюкзак кедровых шишек при­нес.

— Тут шишки еще есть? — заинтересовался Сер­гей.

— О-о! Тут их страшно сколько! — воскликнул Ви­талик. — Но за ними ехать надо, на поезде!

— А поблизости нет?

— И близко есть! Олег знает где. Он говорил… Сходим, дядь Сереж?

— Сходим! Обязательно сходим!

— Сейчас пойдем, а?

— Ну, загорелось ему! Прямо сейчас встанете и по­бежите, — заворчала Аннушка. — Ешь сиди!

— Ну, мамк! Там дождя нет, — начал уговаривать Виталик.

— Мы завтра сходим, — сказал Сергей. — Завтра мама на работе будет… А сегодня дел много. Вещи разбирать надо!

К вечеру обе комнаты квартиры были убраны. По стенам над кроватями развешаны коврики, картины, все вещи расставлены по местам, убраны в шкафы. Радостный Виталик убежал к Олегу сообщать, что завтра они идут за шишками. Аннушка удовлетворенно осмотре­ла комнаты и принялась мыть полы. В квартире было еще много работы. В спальне нужно было доделать и поставить на ножки самодельный шкаф, в котором одна половина предназначена для книг, а другая для одежды. Книги уже стояли на полках, но стояли в бес­порядке. Больше всего требовал работы коридор. Ну­жно было перенести мойку в дальний угол, сделать стол, сделать его с дверцами, чтобы можно было хранить в нем посуду, и на пол постелить линолеум. Некоторые материалы для стола были уже приготов­лены и стояли в уголке. Верютин ушел в спальню, чтобы не мешать Аннушке. Там он подошел к книжной полке, осмотрел обложки книг, потом взял с тумбочки газету, но читать не стал, сидел, думал, пытался по­нять — почему так грустно, ведь все так хорошо скла­дывается. Неожиданно раздался стук в дверь.

— Сергунь, открой! — крикнула Аннушка.

Верюгин с газетой в руке вышел в коридор. За дверью стоял мужчина и улыбался. Улыбка, видимо, предназначалась не Сергею. Она начала медленно гас­нуть на добродушном лице мужчины и сменяться рас­терянностью. Мужчина оглянулся назад, вероятно, проверял, не ошибся ли он дверью, потом спро­сил:

— Анна Ивановна дома?

— Дома, дома я, Коля! Проходи! — откликнулась Аннушка.

В руках у Коли был ящик с инструментом. Сергей понял, что это плотник, который делает стол. Коля поставил ящик к стене и стал задумчиво смотреть в угол, туда, где должна помещаться мойка. Он поднял за козырек над головой кепку, обнажил лысину, поче­сал одним пальцем темя, снова прикрыл кепкой голо­ву, вытащил из кармана складной метр и пошел в угол, совершенно не обращая внимания на Сергея, наблюда­вшего за ним. Аннушка старательно выжимала тряпку над ведром.

— Вам помочь? — спросил Сергей у плотника.

— Нет, не стоит! — не оглядываясь, буркнул Коля и начал измерять метром стену.

Сергей вернулся в спальню.

— Анна Ивановна, — раздался голос плотника,— посмотрите, такой высоты стол годится?

— Что это ты стал меня звать Анной Иванов­ной? — видимо, подошла к плотнику Аннушка. — И на «вы»?

Верютин держал в руках газету и прислушивался к разговору.

— Вот так хорошо? — спросил Коля, не отвечая на вопрос.

— Наверно, сойдет.

— Если ниже сделать, то вам придется наклонять­ся… А так — в самый раз!

— Делай так.

— Мойку вы хотите в самый угол?

— Да!

— Я завтра утром дрель принесу. Пусть мужчина («мужчина — это я!» — отметил про себя Сергей, и ему отчего-то стало тревожно) просверлит отверстие в по­лу. Вот здесь! Для шланга… Воду спускать… У соседей под полом погреба нет?

— Есть.

— Плохо! Вода от вас будет поступать в него.

— Погреб вроде бы далеко… Да и песок там!

— Надо бы ямку вырыть, под шлангом.

— А как ее вырыть-то?

— Это да… Вы сейчас никуда не уйдете?

— Нет.

— Я материал принесу и поработаю.

— Коль, ты есть хочешь? — чересчур уж нежно, по мнению Сергея, спросила Аннушка.

— Нет-нет! Я поел только, — мягко, но решительно отказался плотник, и тотчас же хлопнула дверь.

Аннушка тихонько вошла в спальню и обняла сза­ди Верютина. Он положил газету, повернулся и прижал Аннушку к себе, чувствуя к ней нежность и какую-то непонятную вину. Некоторое время они стояли молча. Сергей потихоньку гладил рукой ее волосы, терся о них щекой, вдыхал милый запах, от которого ему ста­новилось еще печальней и тревожней. Волосы Аннушки бы­ли окрашены в русый цвет, в такой, каким был ее естественный. После окраски волосы отросли на санти­метр, и возле кожи была заметна седина. Аннушка, видимо, почувствовала, что Сергей рассматривает ее волосы, и подняла голову, улыбаясь сомкнутыми губа­ми. Она всегда так улыбалась, когда он ласкал ее. Сергей наклонился к Аннушкиному лицу, несколько раз потихоньку коснулся губами ее губ, потом от­странился и посмотрел ей в глаза. Она смущенно фыркнула и обняла его за шею. Неожиданно резко раздался стук в дверь. Аннушка погрозила пальцем и выскочила в коридор. Сергей прикрыл дверь в спаль­ню. Коля что-то со стуком поставил у стены. Верютин, тихонько ступая по полу, прошелся по комнате, потом снова потянулся к газете.

— Дядь Коль, ты сейчас будешь делать? — донесся голос Виталика.

Он то ли пришел вместе с плотником, то ли прибе­жал вслед за ним.

— Помогать будешь?

— А как же!

Торопливо прошуршала куртка и шумно призем­лилась на стул.

— Ты куда бросил? А ну повесь на место!

— Так! Сейчас будем делать каркас. Подержи-ка здесь… Вот так!

Зажужжала какая-то электрическая машинка. Элек­тродрель! — догадался Сергей. Он бросил газету на кровать и вышел в коридор. Виталик сидел на корточ­ках и держал на полу рейку с двумя вырезанными пазами для раздвижных дверец стола. Плотник дре­лью сверлил в рейке тонкие отверстия.

— Дядь Коль, а зачем дырки нужны?

— Чтобы шурупы свободнее шли. Смотри как! — Плотник взял из ящика несколько шурупов и меха­ническую отвертку. Вставил шурупы в отверстия в рейке, проверил, ровно ли рейка проходит по черте от стены к стене, приставил отвертку к шурупу и резко надавил на ручку ладонью, потом еще раз и еще. Шуруп плотно прижал рейку к полу.

— Видал?

— Да-а! — восхитился Виталик.

Коля быстро закрутил все шурупы.

— Теперь давай крепить к стене. Тут уж я без тебя никак не смогу!

Виталик деловито прижимал рейки к стене, а плот­ник прикручивал их шурупами. При этом они раз­говаривали, не замечая Сергея, который постоял, по­стоял, вернулся в комнату и прилег на кровать.

— Дядь Коль, а мы с дядей Сережей завтра за шишками пойдем, — слышался за дверью голос Вита­лика.

— С каким это дядей Сережей?

— А который к нам приехал.

— А-а! С мужчиной! Да тут уж вокруг все шишки посшибали.

— Мы найдем! Олег знает где…

— Та-ак, каркас готов… Сейчас положим крыш­ку… — Слышно было, как что-то с шумом двигали по коридору. — Ну вот, ничего столик!

— Да-а! Столик, — засмеялся Виталик. — Целый столище! А тут что будет?

— Здесь ты будешь умываться. Сейчас мы в эту дырку раковину вставим… Подержи-ка ее, я шланг из-под пола вытащу…

Они долго еще возились в коридоре, переговарива­лись и посмеивались. В спальню к Сергею вошла Аннуш­ка. Она улыбалась, но вид у нее был несколько винова­тый. Или это просто показалось Верютину.

— Ты что делаешь? — спросила она, наклоняясь над Сергеем.

— Лежу!

— Грустишь?

— Почему? — сказал он, вглядываясь в ее улыба­ющееся лицо, хотя ему было действительно грустно. — У тебя же не дом грусти.

Он сказал это, вспомнив, как однажды Аннушка произнесла, что «жизнь — это длинный коридор, в ко­торый выходят двери комнат веселья, грусти, радости, печали. Только нет одной комнаты, комнаты счас­тья!»

— Здесь у меня будет комната печали… Через два дня!

Через два дня он уезжает. Аннушка присела на кровать рядом с ним. Он обхватил ее руками за шею и притянул к себе.

— Не надо! Вдруг дверь откроют.

— Анечка, может, я не вовремя приехал?

— Зачем ты так говоришь? — поспешно зашептала Аннушка. — Ты что выдумал?

— Анна Ивановна! — позвал из коридора Коля.

— Мам!

Аннушка торопливо, испуганно отпрянула от Сергея и пошла к две­ри.

— На сегодня все, — сказал плотник. — Завтра раз­движные дверцы вставлю, полочки принесу — и мо­жешь пользоваться. Мужчина пусть просверлит пол под шланг мойки. Вот здесь…

Верютин вышел в коридор, чтобы посмотреть, где сверлить.

— Инструмент я здесь оставлю?

— Оставляй, оставляй, — сказала Аннушкаи предложила плотнику по­ужинать с ними.

— Нет-нет!

— Дядь Коль, оставайся!

Плотник поднял за козырек кепку над головой, одним пальцем этой же руки поскреб лысину, взгля­нул на Верютина и решительно потянул дверь за ручку.

— Ты бы ему стаканчик предложила, — сказал Се­ргей.

— Он не пьет! Он ужинать-то раз в год са­дится.

— Да! — удивился Верютин. — А он женат?

— Был когда-то! Еще на «большой земле». Жена от него будто бы с другим сбежала. С тех пор он женщин за три версты обходит… А мужик он непло­хой. Тихий! Ни разу его выпивши не видела…

— Сколько он с тебя берет за это? — кивнул Сергей на полуготовый стол.

— Ничего, — засмеялась Аннушка.

— Как так?

— Вот так!

— Почему?

— Я предлагала, а он и слушать не хочет. Он такой… Идемте ужинать, а то поздно уже!

Ночью ветер порывами ломился в окно, стучал жестяным абажуром по деревянному столбу рядом с бараком. В комнате был полумрак. Колеблющийся, тревожный свет еле проникал сквозь занавешенное окно. Красной звездой горела лампочка магнитофона, стоя­вшего на стуле у окна, и в свете ее медленно вращались катушки. Музыка была чуть слышна. Песни были пре­жние, и все было точно так, как много месяцев назад. Сергей лежал с закрытыми глазами и представлял, что за окном сейчас не дождь, а метель, что это снегом осыпает стекла, что ничего еще не было между ним и Аннушкой, что если сейчас он откроет глаза, то увидит возле окна новогоднюю елку с горящими лам­почками гирлянды, а под ней магни‑ тофон, увидит стол, над которым на стене между двумя цветными картинками из журнала прикреплена обернутая салфеткой баночка из-под майонеза с зеленым ростком цветка «бабьи сплетни», как, смеясь, называла цветок Аннушка.

Но на душе у него не было прежнего восторга, а было грустно.

— Все так же, как тогда, помнишь? — прошептала Аннушка.

— Когда? — будто бы не понимая о чем она гово­рит, спросил Сергей, пораженный тем, что и она думала о том же.

— Словно ты и не уезжал…

Они надолго замолчали. Аннушка начала посапы­вать на его плече. Заснула. У Володьки Малина жена тоже, наверно, на плече спит? А почему мне грустно? Грустно и пусто. Кажется, что-то сделал не так? Что было днем? Виталик? Хороший мальчик. Сын. В восемнадцать лет родил. Где я был в восемнадцать лет? В восемнадцать лет меня взяли в армию. И уже отец! Барашков, со мной служил Барашков. У него был сын. Мог бы и у меня быть сын. У вас есть дети? Сын! Виталик. Ну что вы, он уже взрослый мужик. В пятый класс пойдет. Середнячок! В отца. Я тоже неважно учился. Да, да, я рано женился. До армии. Ну что вы? Виталюшка при мне появился. При мне. Мой сын! Коля? Но при чем здесь Коля? Коля тихий мужик. Трезвенник. Трезвенники за работу деньги не берут. Анна Ивановна дома? Что это ты стал меня Анной Ивановной звать? И на «вы»? Ты что выдумал? Зачем ты так говоришь? Но почему у нее вид был вино­ватый? Ты мне помогать будешь? А как же? Дядь Коль, оставайся! Зачем ты так говоришь? Ты что вы­думал? Вроде бы легкая голова, а неудобно долго лежать в одном положении. Плечо ноет. Привычка нужна. Я так благодарна тебе, что ты меня разбудил… Если случится такое… Если случится такое. А что должно случиться? Что? Плечо затекло совсем. Но почему мне так грустно? Что должно случиться? Но при чем здесь Коля? Нет никакого Коли! Коля — плотник! Коля — тихий мужик! Добрый мужик! Он с вдов денег не берет. Почему все-таки он денег за работу не берет?

Верютину хотелось шевельнуться, сменить положе­ние, плечо окаменело, но Сергей терпел, прижимал к себе Аннушку одной рукой. Она, словно почувство­вала, что Верютин устал, подняла голову, давая возможность ему повернуться на бок, и сонно чмокнула его в плечо, на котором лежала.

Все-то она чувствует, все-то она знает, маленькая девочка моя! Спать, спать и мне надо! Спать! — прика­зал Сергей себе и действительно стал засы­пать…. — Пос­лезавтра некому будет лежать на моем плече, — по­думалось сквозь сон.

На другой день Верютин с Виталиком и его прияте­лем Олегом отправились за шишками в тайгу. На улице было пасмурно, сыро. Дул не особенно-то сильный ве­тер, но по небу быстро неслись низкие облака. На горизонте, там, откуда дул ветер, виднелся темный вал тучи.

— Сейчас дождь пойдет, — сказал Сергей.

— Нет! Не пойдет, — уверенно заявил Виталик. Он опасался, как бы Сергей не испугался дождя.

— Видишь, туча надвигается!

— Она не дойдет, — уверял мальчик.

Они шли по мокрому песку улицы мимо деревян­ных домов, которые были поставлены на скорую руку в то время, когда поселок только начинал застраивать­ся. Некоторые дома были составлены из двух вагон­чиков, к которым пристроено крыльцо. Были и щито­вые дома, и бревенчатые. Высокие сосны окружали их, стояли в палисадниках, обнесенных штакетником, пря­мо под окнами. Дорога была разбита колесами машин и покрыта лужами. Мальчики шли впереди Сергея, прижимаясь к штакетнику.

— Эге, Черный! — крикнул Виталик и свистнул. Прибежал крупный черный щенок. Он выскочил из-за угла и стал ласкаться то к одному, то к другому мальчику. Взглядывал он и на Сергея, но не подходил. Виталик потрепал его по шее и сообщил:

— Мы в лес, за орехами. Пошли с нами!

Щенок согласился и побежал по улице впереди ребят.

— А вы раньше не ходили за шишками? — спросил Сергей.

— Не-а.

— Откуда же вы знаете, где они есть?

— Ребята оттуда несли, — показал Олег вперед.— Мы с папой видели. У них два рюкзака было. Вот таких! — Он раздвинул руки на всю ширину.

— Мы найдем! Ты, дядь Сереж, не беспокойся!

— А отец твой ни разу не ходил за орехами?— обратился Сергей к Олегу.

— Ему некогда.

— А где он работает?

— На вокзале. Он вокзал строит, — солидно отве­тил Олег.

— А после работы пеленки стирает, — добавил Ви­талик. — У них Оксанка родилась.

— Новый вокзал, значит, еще не построили?

— Уже много сделали, — ответил Олег, а потом похвастался: — Моего папу в газету сфотографирова­ли! У нас дома газета с его портретом есть!

Некоторое время шли молча, потом Виталик спросил:

— Дядь Сереж, а ты знаешь, какая в поселке самая главная организация?

— Какая?

— БДС!

— Что это такое?

— Бичевоз дальнего следования, — засмеялся Ви­талик.

Бичевозом в поселке звали рабочий поезд. Темный вал туч приближался к поселку, и вскоре по земле, по лужам, по плечам мальчиков и Сергея захло­пали крупные капли.

— Давайте целлофановые мешки на головы наде­нем, и дождь нам нипочем будет, — предложил Виталик и натянул на голову мешочек, взятый с собой для брусники.

— Во, как космонавт, — засмеялся Олег и тоже вы­тащил мешочек из кармана.

— Нет! Это нас не спасет. Видите, какой шпарит! Давайте во-он в тот дом! — крикнул Сергей.

Они помчались к строящемуся дому на краю ули­цы. Этот дом строился неспешно, капитально. Он был уж почти готов, крыт шифером. Только окна еще не застеклены. Мальчики взобрались на крыльцо. Щенок вскочил туда вслед за ними. На полу крыльца валялись свежие обрезки досок, опилки. Резко и вкусно пахло сосновой смолой. Вал накатился на поселок, и полил дождь, глухо застучал по шиферу. Все вокруг помрач­нело. С крыши лились струйки. Мальчики тянули к ним ладони через высокие перила крыльца. Олег был меньше ростом и доставал с трудом, поднимался на цыпочки. По дороге из лесу выполз «Урал» и покатил по улице, разбрызгивая лужи.

— У-у, дает! — восхитились ребята. — Он где хошь проскочит!

Вал прокатился над поселком, выплеснул послед­ние капли и пошел дальше поливать тайгу.

Мальчики вели Сергея по узкой тропинке по берегу реки Ингу-Ягун мимо лодок, которые сиротливо жа­лись к берегу. Кое-где лодки вверх дном лежали на берегу. Навстречу шел мужчина в непромокаемом пла­ще с капюшоном на голове. В руках он держал удочки и сумку. Щенок вернулся с ним назад.

— Вот тут мы с мамкой загорали, — показал на пологий песчаный берег Виталик. — И дядя Коля приходил с нами… Во, вот кедр!

Все трое задрали головы вверх и стали разгляды­вать ветви кедра. Ни одной шишки не было видно. Ребята свернули в тайгу и пошли по мокрой густой траве меж деревьев. То тут, то там виднелись алые гроздья брусники. Сергей стал изредка наклоняться, рвать и бросать в рот терпкие, не совсем еще вызревшие ягоды. Появилась мошкара и стала липнуть к лицу, особенно тогда, когда Сергей останавливался.

— Смотрите, кедр! — крикнул Олег. — И еще!

— Дядь Сереж, стукни!

Верютин нашел в траве березовый кол, размахнул­ся и ударил по стволу. Кол переломился. Кедр дрогнул. На ребят посыпались капли воды, но ни одной шишки не упало. Кедровые деревья стали попадаться все чаще и чаще. На стволах у них были отметины. Кто-то успел посбивать шишки. На пути встретилась узкая речушка, приток Ингу-Ягуна. С берега на берег протянулась толстая сосна. Ствол ее оброс зеленым скользким мхом. Ребята стали потихоньку перебирать­ся по сосне на другой берег. Впереди шел Виталик, за ним Верютин, а сзади Олег. Когда берег был уже близко, Виталик поскользнулся и замахал руками, уде­рживая равно­весие, но его все тянуло и тянуло в сто­рону.

— Держись! — испуганно крикнул Сергей и кинулся к нему, но сам поскользнулся и ухнул в воду. Падая, он не выпускал из виду Виталика, который успел ухва­титься руками за бревно. Речка оказалась мелкая, по колено, но вода обожгла ноги холодом. Сергей удер­жался на ногах и тут же подхватил с дерева Виталика, не дав ему свалиться. Тот вцепился в Верютина руками.

— Сдрейфил! — засмеялся Сергей, глядя на испу­ганное лицо мальчика. Его так и подмывало добавить ласково: «Не бойся, сынок! Теперь ты ничего не бой­ся…»

Виталик взглянул вниз, увидел, что речка мелкая, и тоже засмеялся:

— Я думал, тут глубоко!

Верютин понес его на берег. Ему было приятно прижимать к себе мальчика. Тот тоже как-то странно притих у него на руках. Сын! Да, у меня уже взрослый сын. Мужик! Но какой он легкий! На берегу Сергей молча поставил Виталика на землю.

— А я! Как же я! — кричал сзади Олег. Он сидел на корточках на дереве и держался за ствол руками.

— Сейчас и тебя снимем! — радостно крикнул ему Верютин и шагнул в воду, не чувствуя ее хо­лода.

— Не хнычь ты! — крикнул Олегу Виталик. — Дядя Сережа тебя не упустит!

На берегу Сергей разулся, выжал носки и штанины брюк, и они отправились дальше. Брусника на этом берегу росла густо, но ни одной шишки и здесь не удалось сбить. Мошка донимала все сильнее. Возбуж­дение после небольшого приключения на речке спало. Мальчики сникли, молча отбивались от мошкары, и вскоре Олег запросился назад.

— Давайте хоть брусники наберем, — сказал Се­ргей.

Ягоды пришлось рвать одной рукой, а другой от­биваться от мошки. Сергей двигался перебежками. Присядет под кустом, быстро нахватает горсть брус­ники и бегом вперед, чтобы уйти от мошкары.

— Идемте домой! — захныкал Олег.

— Дядь Сереж, у нас на компот хватит, — показал Виталик мешочек с ягодами.

— Ну, хорошо, идемте! — отмахиваясь от мошки, выпрямился Верютин и повел ребят, как ему показа­лось, назад. Где-то неподалеку должна была быть ре­чушка с сосной. Но вместо речушки они попали в заросли. «Надо туда идти!» — решил Сергей и повернул влево. Но и там речки не было.

— Мы не туда идем, не туда! — хныкал Олег.

— Иди, дядя Сережа знает, — буркнул Виталик.

Верютин почувствовал, что снова не сюда ведет, и остановился.

— Мы заблудились, да? Заблудились? — продол­жал хныкать Олег. — Теперь папа с работы пришел, а меня нет!

Сергей взглянул на часы и, думая — в какой же стороне поселок? — спокойно сказал:

— Рано еще! Мать твоя успеет компот сварить из твоих ягод до его прихода!

В какой же стороне поселок? Надо Ингу-Ягун най­ти, а там по берегу выберемся. Как бы действительно не заблудиться.

Где-то далеко лаяла собака, и Сергей решил идти на ее голос. Может, собака с рыбаком, и они выйдут к реке. Скоро деревья стали редеть и показались какие-то дома. Сергей не сразу узнал поселок. Вышли они к нему с другой стороны.

Вечером Сергей начал сверлить пол в коридоре под шланг мойки. Он начертил карандашом круг в углу и просверлил по черте несколько дырок рядом друг с другом. Выбил молотком деревянный кружок и при­нялся выбирать шлаковату. Пол в бараках двуслой­ный. Между слоями шлаковата для утепления. Вита­лик сидел на корточках рядом с Сергеем и наблюдал, как тот осторожно, чтобы не поднимать колючую пыль, вытаскивал куски шлаковаты.

— Сейчас клад выкопаем, — сказал Сергей. Мальчик принял шутку и закричал Аннушке:

— Мам, мы сейчас клад найдем!

— И что же ты будешь делать-то с ним, с кла­дом? — вышла из комнаты Аннушка.

— Как что? Купим квартиру в городе и будем жить: я, ты и дядя Сережа!

Слова эти обожгли Верютина. Он нагнулся к полу и стал особенно старательно выбирать шлаковату. Лицо у него горело.

Плотник в этот вечер почему-то не пришел, и Верю­тин расстелил в коридоре линолеум.

Сергей еще ковырялся, заканчивал, когда пришла подруга Аннушки, Наташа. Сергей был знаком с ней. Познакомились еще тогда, зи­мой.

— Ой, что я видела! — хохотала Наташа, входя в комнату. — Умрешь! Кино!

Аннушка улыбалась, ожидала, когда та отсмеется и расскажет. Сергей тоже с интересом смотрел на нее.

— Ты садись, рассказывай, — показала Аннушка на стул возле стола. — Хватит одной хохотать!

Наташа прошла к столу, вытащила из-под кофты бутылку водки и поставила на стол.

— Вот еще! Зачем? — сказала Аня.

— Ты слушай, слушай! Иду я к вам, гляжу, прямо на меня из-за угла вываливаются… И ты знаешь кто?

— Кто?

— Ара, грузин… и Коля… плотник!.. Кино! Пьяный — вдрызг! Лысина в грязи! Руки в грязи! Умрешь! — Наташа снова захохотала, откидываясь на спинку стула.

Но ни Аннушка, ни Сергей не смеялись. Верютин закончил свои дела в коридоре и сел за стол напротив Наташи.

— Кто пьяный? Ара? — спросила Аннушка.

— Какой там Ара! Коля пьяный! Коля! Который у тебя стол делает. А Ара тащит его на себе. Вот кино! Не пил, не пил — и вдруг так нализался… так нализался!

— Дядя Коля не пьет! — вдруг обиженно вмешался Виталик.

Все трое повернулись к мальчику, который лежал под одеялом в постели и смотрел на них сквозь прутья спинки кровати.

— А ты не слушай, о чем старшие говорят! Иди в мою комнату. Там и полежи пока! — сердито при­крикнула на него мать.

Виталик послушно спустил ноги с кровати в тапки и, сгорбившись, глядя себе под ноги, вышел из ком­наты и закрыл за собой дверь.

— Я сейчас на стол приготовлю, — проговорила Аннушка и отвернулась к кухонному столу, который временно располагался в комнате.

Сергей отвел глаза в сторону, чтобы не смотреть на Наташу. Он старался придать своему лицу бодрый вид, как-то сгладить неловкое положение. Хорошо хоть Аннушка стоит спиной к ним, возится с тарел­ками, а то бы она поняла, что он сейчас чувствует.

— Надолго ты приехал?

— Завтра отправляюсь!

— Ну, скоро что-то, скоро!

— От меня не зависит… Обстоятельства!

— Да-а! У всех обстоятельства! Всюду обстоятель­ства… Эй, хозяйка, где у тебя стаканы?

Наташа почти ничего не ела, небрежно махала рукой, когда Аннушка предлагала ей закусывать. Она захмелела быстро, раскраснелась.

— А я уж думала, ты насовсем приехал! Думала, заживет теперь девка! — весело и громко говорила На­таша, поглядывая то на Сергея, то на Аннушку. — А она опять одна куковать будет! — Наташа вдруг быст­ро изменилась в лице и заговорила тоскливым голо­сом. — Ой, а как плохо одной! Сережа, как плохо! Я десять лет жила с мужем. Десять лет! Как мы любили друг друга и вот! — Она быстро подняла над столом руки ладонями вверх и развела в стороны, предлагая посмотреть, что осталось от той любви. — А разве я виновата, что у меня два раза внематочная беремен­ность была… — Сергею стало не по себе. Он знал от Аннушки историю Наташи. Слезы, слезы горе­чи стали подползать изнутри к его горлу. Чтобы скрыть это, Верютин усердно рылся вилкой в тарелке. А Наташа говорила и говорила: — И его я не виню! Нет, не виню. Он мне сразу сказал, если детей у нас не будет — уйду! И ушел… Он ушел, а я сюда, в тайгу… Давай еще выпьем, а?

Сергей начал разливать, а Аннушка спросила у На­таши:

— Тебе не хватит?

— Еще чуть-чуть… — Наташа снова обратилась к Сергею: — Ты помнишь, у меня и тут был? Генка. Его весной за пьянку из поселка выгнали. В соседнем он теперь… Как приедет, напьется и бить! У тебя, орет, тут мужики! — Наташа всхлипнула, потом вдруг заго­ворила громко, почти закричала: — Да разве бы я му­жика не нашла! Да разве бы я не гуляла, если бы мне надо было!..Ой, Сережа, как плохо одной! Как плохо…

Рабочий поезд прибывал в поселок в четыре часа дня. Сергей ждал Аннушку. Она должна была вот-вот прибежать из столовой, чтобы проводить его на поезд. Виталик не утерпел и убежал за ней. Сергей ходил по комнате, взглядывал на грустно молчащие корешки книг в недоделанном шкафу, останавливался у окна и смотрел на улицу. Там то начинал моросить мелкий унылый дождь, то ненадолго переставал. Серая лужа под окнами, мрачные сосны с темными стволами, не­давно посаженные березки с темными листьями во дворе детского сада напротив, душная тишина ком­наты — все это наводило тоску, даже глазастый Чебурашка, заяц, крокодил Гена и медве­жонок уныло и с сожалением глядели на него с желтой стены детского сада, словно спрашивали — зачем он уезжает? Зачем я уезжаю? Кто меня ждет в Тамбове? Кровать в общежитии, да и только! Кому я там нужен? Саш­ке? Да, Сашке я нужен! Только ему и нужен… Купим квартиру в городе и будем жить: я, ты и дядя Сережа! Дядь Сереж, не уезжай! Ну, зачем тебе уезжать? Не уезжай!

Верютин вышел в коридор, отвел глаза от недоде­ланного Колей стола, зачерпнул кружкой воду из вед­ра, напился. В коридоре барака раздались торопливые шаги и голоса Аннушки и Виталика. Они шли его провожать. И чем ближе они приближались к двери, тем сильнее его охватывало волнение. Сергей стоял, смотрел на дверь, чувствуя, как его охватывает дрожь, стягивает горло.

Резко щелкнул замок. Лицо у Аннушки были растерянное, возбужденное.

— Ты собрался?

— Аня, я вещи здесь оставлю… Я вернусь! Можно? К тебе… к вам вернусь! Рассчитаюсь только на рабо­те… Ты согласна?