— Прошу садиться, господа лакеи… простите… министры! — чуть шепелявя заговорил премьер правительства России Черномордый, хмуря брови и делая лицо строгим и важным, соответствующим моменту, хотя ему очень хотелось зевать, ночью он не выспался. Он оглядел министров за широким столом зала заседаний и продолжил: — Начинаем чрезвычайно важное для России заседание. На повестке дня один вопрос: спасение России! Дальше, как говорится, некуда. Производство стоит, и никто не знает, когда оно пойдет! Денег нет… — Черномордый запнулся, огляделся опасливо, ему даже зевать расхотелось, спросил: — Нет тут посторонних?
Кабинет министров России дружно обернулся, осмотрел зал, сунул нос под стол и облегченно выдохнул:
— Нету!
— Если Коржаков жучков не наставил, то нету! — быстро выпалил руководитель внешней разведки и тут же как-то умалился, то ли съежился, то ли скукожился, то ли прозрачным стал. Одним словом, его не видно стало в кресле за широким столом. Это никого не удивило: понятно ведь, разведка не должна быть видна. Главное для нее, во время сказать слово. И слово разведки всегда необычно. Там, где нормальный министр не только ничего не заметит, но и мысли у него не возникнет отличной от других, разведчик все приметит, тем более руководитель разведчиков.
— Коржаков пусть слушает, — милостиво разрешил Черномордый, шевельнув бровями. — Он и так все знает. У него две дискеты компроматов. Ему можно…
— Да, две дискеты это не одиннадцать чемоданов, — льстиво поддакнул министр культуры Сидор. Показалось, что министр прямо через стол лизнет Черномордого.
Он должен был любую реплику премьера восторженно поддерживать, показывать — какие гениальные мысли осеняют премьера. Сидор лучше всех знал, что культура России дала дуба, только дубовое кресло министра культуры осталось. И держался за него Сидор крепко. Зарплату министрам, в отличии от работников подведомственных ему библиотек, ни разу не задержали. Поэтому министр культуры радостно хихикнул, поддержал своего шефа и полез в кейс за курсовыми работами своих студентов. Культуры не было, работы тоже, сидеть в дубовом кресле министра и зевать было скучно. Жена ругает: полнеть начал, и Сидор от скуки взялся вести семинар в литературном институте, готовить молодых критиков, то есть будущих безработных. Книги-то не печатаются, что критиковать? На прилавках одни триллеры. Но культурный Сидор нашел, чем занять студентов: дал им задание подсчитать сколько слов используют популярные демократические писатели, триллеры которых никогда не покидают списки бестселлеров. Развернув курсовую работу своего добросовестного студента, Сидор сразу же обратил внимание на имена писателей и цифры. На первом месте стояло имя Виктора Доценко. Оказывается, в своих семи знаменитых романах о Бешеном, так любимых культурным министром, Доценко использовал аж сто пятьдесят два русских слова! Молодец! Рекордсмен! Вот так словарный запас! В пять раз переплюнул Эллочку! Надо порадовать премьера Черномордого. Он тоже восхищается романами Доценко, лично говорил автору, что всегда с нетерпением ждет новый роман о Бешеном, а когда роман попадает к нему в руки глотает его, глотает, забыв о еде, о государственных заботах, с дрожью следит за тем, как герой романа Доценко спасает Америку. Душа премьера трепещет в ожидании: спасет или не спасет Бешеный Америку? И как радостно, когда русский Бешеный становится героем США! Сидор с умилением представляет, как Черномордый вытирает слезы радости, откладывая книгу: Америка спасена! Потом премьер России берет в руки баян, наигрывает милую его сердцу мелодию «Живи, Америка!» и думает, думает с надеждой: вот скоро придет бешеный американец и спасет Россию! Как здорово будет вручать ему награду в Кремле на глазах у всего мира! Ведь США по такому случаю непременно организуют прямую трансляцию на весь мир, привлекут к зрелищу не только папуасов и бедуинов: они почти цивилизованный народ, но и доставят телевизоры в хижины вновь открытых племен в джунглях Амазонки. И все, все увидят его, ЕГО, Черномордого! Увидят воочию, как он, выставив свой огромный живот, в двубортном костюме, подметающем полами паркет Кремля, вручает орден Героя России бешеному американцу. Аплодирует весь мир, даже дикие племена в джунглях Амазонки учатся хлопать в ладоши. Эх, мечта, сладкая мечта! Эта мечта и не дала выспаться толком премьеру правительства России, потому-то и давит он зевок, когда говорит о спасении России!
Прости меня, дорогой читатель, увлекся я, увел тебя из зала заседания в бразильские джунгли. Возвращаюсь назад. Итак, зал заседания российского правительства в Белом Доме, нет, не в Вашингтоне а в Москве, в том самом Белом Доме, который собственный президент расстрелял танками. В Белый Дом в Вашингтоне тоже стреляли, правда, не президент, а какой-то бешеный американец из пистолета. И промахнулся. Белый Дом в Вашингтоне поменьше, чем в Москве. Но несмотря на это, зовут его в мировом сообществе Большой Белый Дом, а московский — малый Белый Дом. Вероятно, из-за того, что в Вашингтонском — хозяин, а в московском его наместник.
Российские министры сидят вокруг стола. Во главе — премьер Черномордый. Реплику министра культуры о двух дискетах Коржакова и одиннадцати чемоданах Руцкого, в которые можно набить тысячи дискет, премьер отметил легким кивком, мол, услышал, оценил поддержку.
— Господа, раз здесь все свои, — продолжил Черномордый, по-прежнему строго хмуря брови, — скажу прямо: дальше некуда! Доруководились… Надо спасть Россию! Или мы спасем, или спасут ее бешеные коммунисты…
— Одного нашего нет, — вдруг робко вякнул со своего места почти совершенно седой и тихий министр юстиции Ковалев.
— Кого это, вашего? — строго глянул на него премьер.
— Чу… Чу… — начал заикаться от страха почти совершенно тихий министр юстиции.
— Может, Зю… Зю… Зюганова, — грозой глядел на него Черномордый. — Вашим тут не место!
Дело в том, что Ковалев раньше тоже был коммунистом. Правда, все кто сидел сейчас в зале, тоже раньше были коммунистами, но это еще раньше Ковалева, которого взяли из коммунистической партии Зюганова в министры юстиции за его покладистый и тихий нрав. Посчитали: беспокоить не будет. И не ошиблись. Устроившись в мягком кресле министра юстиции, Ковалев так полюбил его, что перестал считать себя коммунистом, испугался, что вышибут из уютного креслица.
Министр юстиции Ковалев от грозного взгляда и страшных слов премьера совсем потерялся, прошептал в тишине:
— Не моего, а нашего…
— Это чей еще здесь Зюганов?! —Черномордый обвел взглядом молчаливый стол.
Министр юстиции Ковалев почувствовал, как седеют два последних черных волоска его чудного чуба. За короткое мгновение он из почти совершенно седого и тихого министра стал совершенно седым и абсолютно тихим министром. В тишине, которая бывает в этом зале только глубокой ночью, он смог сделать только одно: медленно поднять свинцовую руку и указать ею вдоль стола наискосок от Черномордого. Головы всех министров, как под гипнозом, повернулись в ту сторону, куда показывала рука юриста, и увидели пустующее кресло Чубатого рядом с креслом Черномордого.
— Ах, Борисыча нет! — заулыбался премьер ласково. — Слона-то я и не приметил!
Министры облегченно зашелестели:
— Чубатый! Борисыч! Борисыч!
— Не приметили потому, что его нет, — снова удачно подхихикнул министр культуры.
— Подождем Борисыча! — снова одобрительно кивнул ему Черномордый и добродушно глянул на министра юстиции. — А ты, законник, меня совсем запутал… Нашего, вашего, моего… У меня в голову черт знает, какие мысли полезли: а вдруг ты опять не наш?
Бледный и тихий министр юстиции с жалким видом ковырял ногтем стол.
— Наш он, наш! Проверено! — проявился на миг руководитель внешней разведки и, прежде чем вновь усохнуть, сделал замечание министру юстиции: — Имущество не порть!
Ковалев с благодарностью скосил глаза в сторону кресла руководителя внешней разведки и опустил руки по швам. Так он и сидел до конца заседания.
Появился Чубатый. Распахнул дверь, по-хозяйски прошагал к своему месту рядом с премьером и кинул свою папку на стол. На робкий вопросительный взгляд Черномордого, бросил быстро:
— Начальство не опаздывает, а задерживается!
И в знак хорошего расположения потрепал по широкому плечу маленького премьера и проговорил всем:
— Был у Леонида Устиновича…
— У кого? — испуганно сорвалось с языка премьера. Он служил Леониду Ильичу Брежневу, Константину Устиновичу Черненко, Михаилу Сергеевичу, но об Леониде Устиновиче слышал впервые, и испугался, содрогнулся, что это за монстр такой?
— У президента, — кинул ему Чубатый.
— И как он? — вытянулся Черномордый, пожирая глазами Чубатого.
— Крепнет час от часу! Как сказочный богатырь, не по дням, а по часам здоровеет. Врачи в один голос говорят: в мировой практике такого не было!
— А ты говоришь: меньше пить надо! — шепнул министр сельского хозяйства своему шефу вице-премьеру. — Спирт — великое дело! Если бы землю спиртом поливать, представляешь, какой урожай был бы. Мы бы сами Канаде пшеницу продавали… У меня с собой бутылец финской водки, шлепнем после заседания?
— Дельное предложение! — так же шепотом похвалил вице-премьер. — Всегда бы так!.. а счас тихо, давай послушаем о Леониде Устиновиче… тьфу ты! о Борисе Николаевиче…
— А если крепнет президент, значит, крепнет и Россия! — патетически закончил доклад Чубатый.
— Зачем же тогда ее спасать? — брякнул министр культуры.
— Кого спасать? — не понял Чубатый.
— Россию…
— А на хрен ее спасать?
— Тема у нас такая, — пытался пояснить Сидор.
— Где?
— Заседание такое хотелось провести, — робко пояснил Черномордый.
— А с Борисовной посоветовались?
— Мы потом ей хотели доложить…
— Потом-потом обратился котом, — недовольно буркнул Чубатый. — Ей Березовский теперь уж давно доложил… Вечно вы вперед батьки…
— Вперед матки, — угоднически поправил министр культуры.
— Ну да, — согласился Чубатый.
— Раз уж собрались, а Россию спасть не хрена, — повторил Черномордый слова Чубатого, — давайте хоть подумаем о народе, как накормить его?
— Хрена ли о нем думать, — снова возразил Чубатый. —У него, что своей головы нет? Северные корейцы сами додумались: рвут траву и едят. И сыты! А у русских, что, рук нет? Чего бестолку болтать! Давайте лучше подумаем, как последние заводы приватизировать. Вот это вопрос!
— Но это вопрос Березовского, — вставил свое слово хорошо осведомленный во внутренних делах министр внутренних дел Коликов. —Чего нам вмешиваться, он один его решит. А если ему надо, семерку банкиров, друзей своих, подключит.
— Это верно… Меняется все быстро, не успеваю я, — согласился Чубатый. — Что вы тут о народе хотели сказать, давайте начинайте! — разрешил он вести заседание Черномордому.
— Конечно, народ есть хочет… а раз зарплату мы ему не даем, можно посоветовать народу переходить на подножный корм, есть траву. Но вот вопрос: летом трава растет, а зимой ее снегом закрывает, откапывать надо, да и не так питательна трава зимой… Калориев мало…
— Ну вот, — перебил Черномордого Чубатый. — Мы еще о калориях думать должны. Мы, что, власть или диетологи?
— Начнем? — шепнул министр внутренних дел Коликов своему соседу председателю Федеральной службы контрразведки Кывалеву. — Давай… Я себе еще в машине заготовил, — ответил шепотом Кывалев.
— А я еще раньше, в кабинете, — похвастался Коликов.
— Где бы ты не готовил, все равно проиграешь! — усмехнулся уверенно главный контрразведчик Кывалев.
— Бабушка надвое сказала… Сегодня твоя не пляшет, — хорохорился главный милиционер Коликов, с азартом думая, что сегодня удача должна быть на его стороне. «Почему, ну почему я ни разу не выиграл в «морской бой» у председателя Федеральной службы контрразведки? Что он за везунчик! Должен когда-то я выиграть или нет? Накладно после каждого заседания правительства раскошеливаться на коньяк «Наполеон». Это не Кывалев, а Наполеон какой-то! Но и на каждого Наполеона есть свое Ватерлоо. Сейчас, пока Черномордый будет болтать о народе, я устрою Кывалеву Ватерлоо!»
Они на коленях под столом развернули листки в клеточку с начерченными полями для боя и кораблями. Коликов дал залп первым.
— Б — три! — прошептал он.
— Мимо! — откликнулся Кывалев и бабахнул в ответ в угол: — А — один!
— Мимо! — ликующе шепнул министр внутренних дел. — И я в ответ: А — один!
— Сгорел!
— Вот так! — возликовал Коликов. — Я тебе счас разделаю!.. А — десять!
— Цыплят по осени считают… Мимо!
А заседание шло своим чередом. Черномордый говорил:
— Конечно, считать калории не наше дело, но как быть-то, как быть? Трава-то под снегом. Мы же не Панама какая-нибудь где вечное лето, где круглый год трава…
— В деревне траву заготавливают на зиму, сушат ее, потом складывают в омёты, — подсказал министр сельского хозяйства, думая, скорее бы эта еженедельная трепотня заканчивалась: выпить охота. Не каждый день с вице-премьером пьешь! Сегодня между стаканами он хотел попросить вице-премьера командировать его в Голландию на стажировку по выращиванию тюльпанов. Министр глядел в будущее. Скоро сельское хозяйство совсем зачахнет, последние старики в колхозах вымрут, и они закроются. Cельское хозяйство в России будет упразднено, а значит, кресло у него отнимут. Оно больше не понадобится. И министр решил загодя научиться выращивать тюльпаны. Она всегда в цене. Их даже из Армении возят. Денег-то сколько прокатывают. Надо научиться выращивать их на месте, и всегда будешь при деньгах. Без водки не останешься.
— Во что траву складывают? — не понял его Чубатый.
— В омёт… ну, в стог, значит, — растерялся министр сельского хозяйства.
— Так бы и сказал, а то омёт-помёт… Как ее, сухую траву, есть? Зеленую, куда не шло… Я сам зеленую петрушку и кинзу с черной икоркой люблю. Но если кинзу высушить, то ее и с семгой не прожуешь. Я же не рыжий жеребец!
Министры благодушно хохотнули, засмеялись над удачной шуткой Чубатого. Он был рыжий, с удлиненным лицом, как у лошади.
— Да, да, дело сложное, — подхватил Черномордый. — Не зарплату же народу платить. Это же смешно! Народу-то сколько, попробуй дай всем зарплату да пенсию…
— Может быть, нам подумать надо, как уменьшить количество народа, — поднял голову от своего листка на коленях Председатель Федеральной службы контрразведки, бывшей КГБ, Кывалев, и тут же шепнул Коликову: — Е — восемь!
— Сгорел! — огорченно фыркнул министр внутренних дел, вычеркивая с поля боя катер.
— Правильно говорит господин Коликов, сгорим мы на этом пути, — не поддержал Кывалева Черномордый. — Народ не поймет, скажет, снова сталинизм пришел. Иной выход нужен… Давайте искать!
— А если наш народ без помощи сталинизма, а сам! — старался поскорее закончить дискуссию министр сельского хозяйства.
— Как это, сам? — не понял Чубатый.
— Как ядерный академик, пук! — настаивал министр себе палец в висок.
— Дельная мысль! — поддержал Чубатый. — Надо посоветоваться с Борисовной!
— Но как это технически сделать? — спросил премьер. — Пистолетов не хватит… А выдашь всем, глядишь они нас пук-пук!
— Зачем пистолеты? Веревка у каждого найдется, — подсказал находчивый министр сельского хозяйства, и вдруг с тревогой подумал: «Если все воспользуются веревкой, кому тогда тюльпаны продавать? За рубеж? Там голландцы рынок захватили! Конкуренция высокая! Эх, зря я с веревкой… А что я испугался! «Новые русские» останутся… Им буду продавать!.. Надо отстаивать свою идею, пока Чубатый поддерживает, а он Борисовну убедит, а она Леониду Устиновичу… тьфу ты! президенту внушит!.. Надо будет потом Чубатому и Борисовне тюльпаны каждый день бесплатно присылать, чтобы они своим друзьям, «новым русским», рекомендовали покупать у меня. С их помощью можно будет и на зарубежные рынки выйти. Ведь у них у всех двойное гражданство!»
— Веревка — это хорошо! — подхватил его мысль премьер, почувствовав, что ее разделяет Чубатый. — Но как убедить народ, чтобы он ею воспользовался?
— Проще некуда! — в ударе был министр сельского хозяйства. — Позвать телевидение. Киселева с НТВ, Сорокину, Сванидзе, объяснить им, что в целях демократии надо с восторгом и радостью сообщать о каждом случае пользования веревкой или пистолетом, и каждому удачному пользователю веревкой присваивать звания Героя России. Не жалеть указов! А наш народ свято верит телевидению. Все будет о’кей!
— Это же сколько орденов надо. Отлить их денег стоит, — засомневался председатель Центробанка. — У меня таких денег нет!
— А зачем всем ордена вручать! — горячо отстаивал свою идею министр сельского хозяйства, видя, что Чубатый с интересом слушает спор. — Пожал руку, поздравил и хорош!
— Кому пожал руку? — улыбался председатель Центробанка.
— Удачливому пользователю веревкой… Герою…
— Где? В гробу?
— Да верно! — почесал затылок автор идеи и вскинул палец. — Тогда проще… Указ в газету, поздравления по телику: Сорокина мило улыбается, радуется… Киселев мужественно поздравляет… Наш народ свято верит телевидению! Вот увидите: две недели обработки, и Сорокина с Киселевым круглые сутки с экрана сходить не будут, читать списки Героев и поздравлять всех еще не воспользовавшихся веревкой с успешным шествием демократии по России… Вперед к победе демократии! — выкинул вверх кулак министр, надеясь, что на этом заседание закончится. Нетерпелось выпить.
— Дельно, дельно, — задумчиво проговорил Чубатый, покачивая рыжей головой. — Уверен, Борисовна одобрит… Но давайте глянем с другой стороны… Если весь народ воспользуется веревкой, а я в этом не сомневаюсь, он у нас доверчивый и терпеливый, но кто же будет нас кормить? Откуда мы зарплату возьмем?.. Что-то непродуманно… Может, послушаем по этому вопросу нашего юриста, министра юстиции Ковалева?
Застывший с руками по швам министр юстиции встрепенулся, испуганно брякнул:
— Я молчу! Я всего лишь юрист, а не сын юриста, чтоб говорить и по каждому поводу свое мнение иметь… Сын подрастет, он будет сыном юриста, он скажет…
— При чем тут твой сын, у тебя спрашивают, как по закону, — снова грозно смотрел на него Черномордый и снова прятал от него глаза Ковалев.
— Я… как Борисна… — пролепетал министр юстиции. — Как скажет она, так и закон…
— Это другое дело! — смягчился Черномордый. — А то бормочет: сын юриста! Нам одного сына юриста хватит!.. Еще идеи есть?
— Может, попытаться денег найти, чтоб народ накормить, — бойко подал голос недавно назначенный первым вице-премьером кучерявый Немец.
— Где ты их найдешь? Печатать Международный валютный фонд запрещает. А где их еще взять? Они на деревьях не растут…
— Нам надо вспомнить, без чего человек, кроме еды, не обходиться, — не успокоился кучерявый Немец.
— Без чего это?
— Куда не зарастет народная тропа! — по-солдатски хохотнул министр обороны.
— Нам на этой тропе капканы, что ли ставить? — ехидно ухмыльнулся премьер.
— Я не об этом, — продолжал уверенно и напористо кучерявый Немец, — опыт в начале перестройки был удачным. Тогда в каждом туалете посадили по бабушке, и они денежки собирали с каждого входящего… А теперь надо нам охватить все население, в каждой квартире нужно сделать платный туалет. Пока жетончик не бросишь, дверь не откроется. Стоимость жетончика сделать десять тысяч рублей… Представляете, сколько денег каждый день! Вот вам и Россия спасена, и народ сыт. И веревка не нужна…
— Ну да, — скептически перебил его министр сельского хозяйства, чувствуя, что об идее его забывают. — Русский народ обмануть захотел! Закрой туалет в квартире, а он в кухне в мойку поссыт, а в ведро посерет, да еще с балкона тебе на голову выплеснет. Представь, как Москва до самого Нью-Йорка вонять будет… Лужков на это не пойдет!
— Да! — нахмурился Чубатый. — Лужков как камень на пути… Думать надо дальше, думать! — посмотрел он на кучерявого Немца. — Ты министр молодой, имеешь право ошибаться!
— Министр молодой, а лакей старый! — усмехнулся про себя министр культуры Сидор, отвлекаясь от курсовых работ. Он только что узнал из одной работы своего ученика, что писатель Новогородский умудрился написать роман на пятьсот страниц, используя пятьдесят девять слов. Сидор с завистью размышлял, что имя этого знаменитого и почитаемого в демократических литературных кругах писателя-стилиста теперь попадет в книгу рекордов Гиннеса. И вдруг министру культуры пришла в голову идея новой книги. Он увидел ее в своем воображении, увидел золотые буквы на переплете: Евгений Сидор. «Новый Лев Толстой явился, или Богатство русского языка в бестселлерах Виктора Доценко». И написать эту книгу надо непременно, используя не больше пятидесяти двух русских слов.
Вот тогда именно его имя засияет на страницах книги рекордов Гиннеса. «Ах заманчиво! Как заманчиво!» — пела душа министра культуры.
А в «морском бою» Председатель ФСК Кывалев вновь готовился праздновать победу над министром внутренних дел. Последний корабль Коликова горел синим пламенем. Еще одна бутылка «Наполеона» пропала.
— Почему тебе так везет, а? — огорченно шепнул милиционер Коликов контрразведчику Кывалеву.
— Воевать надо уметь!
— Я тебя и так, и так… И в твою мать! И в Бога мать! А ты не горишь!… Все таки я тебя разгромлю!
— Когда разгромишь, я сразу ящик коньяка выставлю! — засмеялся Председатель Федеральной службы контрразведки.
— Я, должно быть, уже не меньше пяти ящиков поставил, — огорчался Коликов.
— И на этом не закончится… Заседание продолжается!
Председатель ФСК Кывалев был непобедим потому, что на своем поле он всегда не дорисовывал одного катера, занимавшего всего одну клеточку. И сколько ни палил министр внутренних дел, сжигал все авианосцы, крейсера, миноносцы, катера, но один катер всегда оставался. Попасть в то, чего нет, невозможно. И только тогда, когда у Коликова загорался последний корабль, Кывалев быстро дорисовывал у себя на свободной клетке катер. Проиграв, Коликов брал Кывалевский листок, разглядывал его поле, испещренное разрывами снарядов, и с сожалением говорил о той клетке, где был только что нарисован катер:
— Как я хотел долбануть в эту клетку, дурак, не стал! Ну, ничего, в следующий раз я тебя непременно расшлепаю… — огорченный министр внутренних дел не слушал Черномордого, который вопрошал:
— Какие еще предложения?
И вдруг снова проявился руководитель внешней разведки.
— Есть у нас товар, который вне конкуренции во всем мире! — веско заявил он. — Во всем мире, все, кто работают в этом бизнесе, даже не русский товар выдают за русский!
Шелест прошел по залу заседаний: неужели такое существует? Может ли такое быть? Можно ли поверить? Но произнес такие слова не Зюганов, не Жириновский и даже не Бабурин, а главный разведчик России. Значит, что-то такое есть. Что? Что это такое? Неужели спасены? Шепот, шелест, шорох стоял над широким и длинным столом.
— Что же это? — не выдержал Чубатый.
Все замерли, ожидая ответа.
— Наши проститутки!
«Ах, как верно! — выдохнул кабинет министров. — Мы о них забыли!»
— И что из этого? — спросил Чубатый.
— Думайте, анализируйте, мое дело информация! — снова растворился главный разведчик.
Наступила тишина. Все чувствовали, что созревает великая идея России, та, о которой мечтал президент, ради которой он издал свой знаменитый взбудораживший все общество указ о поисках единомыслия в России.
— Эврика! — воскликнул Чубатый.
Все с завистью смотрели на него, думали: светлая голова, хотя и рыжая! Счастливчик! Всегда опередит!
— Как действуют процветающие народы? — важно заговорил Чубатый. — Они развивают то, в чем конкурентноспособны. Возьмите японцев. Что они делают?.. Они развивают ту промышленность, где они впереди: электроника, автомобилестроение, банковское дело! И все!.. И мы должны следовать этим мировым экономическим законам. Наше дело — проституция! Я сам читал, что иностранные проститутки у себя на Родине учат две-три русские похабные фразы, чтобы убедить клиентов, что они из России. Так их быстрее снимают… Вот она объединяющая российская идея! — воскликнул он. — Вот наш лозунг: весь российский народ в проститутки! Проституция — это слава российского народа!.. Мы подключим все каналы телевидения для пропаганды этой идеи, все газеты! Некоторые давно уж подключились к этому доброму делу! Мы строем поведем народ в Европу, в Америку, в Азию завоевывать этот высокооплачиваемый бизнес. И на этом пути мы обогатимся, вольемся в ряды цивилизованного мира, выбьем все козыри из рук оппозиции. Весь народ еженощно будет получать зарплату: отработал — получи, и как положено, сдай налог государству! Россия станет богатейшей страной мира! Да здравствует, проституция! Я уверен: Борисовна одобрит этот лозунг!
— Проститутки-то бабы, а как же мужики? — робко засомневался министр сельского хозяйства.
— Газеты надо читать! — оборвал его Чубатый. — Разве не слышал, что по миру ширится движением голубых. В США только по официальным данным голубых десять процентов, а в действительности значительно больше. Многие стесняются признаться. Мы разобьем это предрассудок! Накроем своими голыми жопами и Европу и Америку!.. Не откладывая будем готовить первый десант… Товарищ генерал, — обратился Чубатый к министру обороны, — приказываю завтра же бросить в армию лозунг: каждый солдат — голубой!
— Есть! — вытянулся министр обороны.
— Слушай второй приказ! Объявить среди демократических поэтов конкурс на лучшие слова для гимна воздушно-десантных сил под названием: мы голубые, как наше небо!
— Есть! — попытался щелкнуть каблуками министр обороны, но вышло это у него по-старчески неуклюже. Да к тому же он чуть не упал, задев носком сапога за ножку кресла.
— И готовьте воздушный десант кантемировцев в веселый город Амстердам. Я уверен, после этой операции перестанут звать кровавым нашего самого демократического генерала Овневича, а будут звать самым сексуальным генералом. Прикажите кантемировцам, как только они с танками опустятся на берега каналов Амстердама, то пусть тут же во все люки выставляют свои голые задницы. Пусть каждый прохожий гей бесплатно ими пользуется. Это будет десант рекламы наших голубых способностей!
— Есть! — гаркнул хрипло министр обороны.
— Вы увидите, как наши проститутки и проституты завалят Россию долларами, — продолжал Чубатый. — Главное, следить, чтобы никто, ни один россиянин не отлынивал, ежедневно оттачивал свое мастерство в деле проституции. И мы победим!.. Смело утвердим формулу России, над которой бьются годами великие умы человечества. Она станет всем ясна, не будет в ней никакой тайны. Каждый ребенок, едва научившись говорить, будет легко отвечать на вечный вопрос: что такое Россия? Он скажет: Россия — это демократическая власть плюс проституцизация всей страны! У меня все!
Министры дружно зааплодировали, задвигались, заулыбались радостно те, чьи амбиции были удовлетворены министерскими креслами, а те, кто считал, что потолка своего не достиг, улыбались кисло, завистливо думая: «Вот рыжий черт! Отыскал все-таки объединяющую идею, выполнил блестяще задание президента! А почему не я? Как же мне в голову не пришло? Ведь знал, читал, что наши проститутки вне конкуренции за рубежом!»
Заключительное слово взял радостный премьер Черномордый:
— Ну что, господа лакеи, то бишь лакеи-министры… тьфу, устал, заработался, совсем запутался… господа министры, поработали мы славно! Формула России нас устраивает! Можно докладывать Борисовне!.. А мы все дружно беремся за дело, за великое дело проституцизации.