Петр Алешкин. ПРОСТИ МЕНЯ...

В дверях читального зала Алеша столкнулся с вхо­дившим парнем. Тот буркнул что-то невнятное. Алеше послышалось «Цьщ, прыщ!», но было похоже и на «Прошу прощения!» Алеша неловко уступил дорогу, открывалась лишь одна половина двери, и извинился. Потом медленно спустился по ступеням и побрел ми­мо высоких окон читального зала.

На улице по-осеннему светило солнце. Временами чувствовалось легкое дуновение прохладного ветерка. Где-то наверху, на втором или на третьем этаже играл магнитофон и слышался грустный мужской голос. И песня печальной была. Алеша посмотрел в окно на девушку, за одним столом с которой он только что сидел. Она все так же старательно глядела в книгу. Почувствовав, что на нее смотрят, она подняла голову и бросила короткий взгляд на Алешу, потом легким движением руки отвела за спину длинные волосы, упа­вшие на книгу. Алеша, встретившись взглядом с де­вушкой, поспешно отвернулся. Волосы у нее часто сползали с плеча, и Алеше почему-то было приятно следить за тем, как она отводит волосы на плечо.

На тротуаре лежали опавшие листья. Особенно много их было около низенькой оградки, за которой тянулись вверх высокие тополя и отцветали послед­ние осенние цветы. Алеша окинул взглядом безлюд­ный скверик и повторил вслед за поющим мужчиной груст­ные слова припева:

— Прости меня за то, что я тебя не встретил!

На душе у него было невесело и одиноко. Самый близкий приятель, Борис, с которым он часто прово­дил время, уехал в дачный поселок к дедушке, помочь подготовиться к зиме.

«Был бы сейчас Борис, — размышлял Алеша, — рва­нули бы с ним за город, в лес… Как там теперь здорово! В прошлом году часто бывали, хоть и осень дождливая была… К Вовке, что ли, зайти? Того опять, наверно, дома нет. У Наташки… Интересно, где он с ней познакомился?.. Какой выразительный лист! — Алеша нагнулся и поднял с земли кленовый лист, который, видимо, только что оторвался от ветки. Лист был желтовато-оранжевого цвета с красными про‑ жил­ками. Алеша, разглядывая, крутил его в руке. — Красо­та листа не в цвете, по крайней мере, не только в цвете, а большей частью в симметрии. В созвучии его частей. Именно в созвучии!.. Созвучие душ… Да, красота люб­ви в созвучии душ! Тут тоже должна быть симметрия… Ах да, Вовка познакомился с Наташкой прямо на улице. Он же рассказывал… Не понимаю, как это на улице знакомятся? Подошел и — «здрасте девочка Та­ня, я мальчик Ваня!» А Вовка умеет! Интересно, сумел бы он познакомиться вот с этой?»

Впереди Алеши шла девушка. На ней длинное рас­клешенное клетчатое пальто. Прическа как у Мирей Матье. Черные сапожки на шпильках. Шла она не торопясь. Алеша, обгоняя, украдкой взглянул в ее лицо и разочарованно отвернулся. Лицо девушки было не в меру накрашено и от этого походило на маску.

«Нет! Я бы с такой не сумел сблизиться. С такими всегда трудно разговаривать. А вот та, в читалке, видно, простая. Она встречается, наверно, с тем, кур­носым. Он всегда зовет ее Наденькой. И она, как только увидит его, так сразу начинает улыбаться… А может быть, они просто в хороших отношениях? Учатся вместе — вот и улыбаются!»

Алеша увидел впереди себя молодую женщину с сынишкой. Шли они медленно. Видно, вышли погулять, подышать здоровым осенним воздухом. Мальчик собирал под деревьями рядом с тротуаром опавшие кленовые листья и складывал из них букет. Когда ему попадался особенно большой и красивый лист, он показывал его матери и говорил радостным голосом:

— Мам, смотри!

«Знакомая… Кто же это? А-а! Это же контролерша Люба! Сын уж какой у нее? Значит, она давно заму­жем! А я то думал…»

Алеша подкрался сзади к мальчику, подхватил его под мышки руками и побежал, приговаривая:

— Ага, попался! Сейчас я тебя в лес унесу!

— Ай-ай-ай! Ма-ма! — закричал мальчик. — К ма­ме хочу!

— Э-э! Да ты заяц, оказывается! А я думал — ты волк. — Алеша поставил мальчика на тротуар. — Заяц ты, да?

— Нет, — покачал головой мальчик.

— А кто же ты?

— Чебурашка.

— Ах да, ты Чебурашка! А я сразу не разглядел.

— Ты в очках.

— Да, правильно. В очках и то не разглядел. Ты, наверно, тайный Чебурашка, да?

— Да.

— А как Чебурашку зовут?

Мальчик на секунду задумался.

— Чебурашка.

— Дядя спрашивает, как тебя зовут, — подсказала Люба.

— Василий Иванович.

— О-о! Василий Иванович!.. А что за маму ты звал? Где она?

— Во!

Мальчик показал пухленьким пальцем на Любу. Она улыбалась и ревниво слушала беседу сына с Алешей.

— Разве это мама? Это Люба.

— Мама Люба.

— А-а! Тогда все ясно. А где папа?

— В ко… ко…

— В командировке, — снова подсказала Люба. Мальчик в ответ энергично закивал головой.

— Все рассказал, — засмеялась Люба. — Он обычно чужих стесняется, а с тобой запросто…

— Со мной все дети так! Они меня за своего при­нимают… Хороший мальчик у тебя! Сколько ему?

— Три годика и семь месяцев.

— А я считал, что ты недавно замужем.

— Полтора года… Что ты так удивляешься? Васи­лий Иванович мой еще до свадьбы появился… — спо­койно ответила Люба и спросила: — А ты где сейчас? Как у тебя дела?

— Учусь, — улыбнулся Алеша.

— Долго еще?

— Долго. Почти три года.

— Не женился?

— Нет, — качнул головой Алеша, смутился, покра­снел и отвел глаза в сторону.

— Что ж ты так? Пора! Студентку выбрал бы какую! — шутила Люба, чувствуя, что вопросы ее не совсем приятны Алеше, но намеренно продолжала спра­шивать.

— На нашем факультете их нет. Две девушки на сто с лишним человек.

— А подруга есть?

— Нет, — ответил Алеша и в свою очередь спро­сил, чтобы уйти от неловкого разговора: — Витька Кузин еще работает в цехе?

Он начал расспрашивать Любу о своих бывших товарищах по работе. После армии Алеша один год работал на заводе сварщиком. Близко там он ни с кем не сошелся, хоть и жил в общежитии. Уже тогда он проводил большую часть свободного времени в читал­ке. Жил своими книжными интересами. Был не особен­но разговорчив, застенчив, рядом с девчатами всегда терялся, робел и до сих пор ни разу не встречался с девушкой. Раньше это не тягогило его, а теперь он все чаще стал испытывать мучения, чувствовать себя неполноценным, терзаться от мысли, что он не нравит­ся девушкам, и все больше замыкаться всебе.

Девушки не спеша шли к кинотеатру. Торопиться некуда. До начала сеанса больше часа, а кинотеатр в десяти минутах ходьбы. Подойдя к перекрестку, они посмотрели по сторонам, не видно ли машины? — и перешли на другую сторону. Улица, по которой они теперь шли, была тихой и пустынной. Выйдя на тротуар, Вера посмотрела на часы. Половина третьего. «Придет он или нет ?..» — снова мелькнуло в голове у нее.

— Что ты все на часы поглядываешь? — спросила Лида.

Вера неопределенно пожала плечами.

— Просто так!

— Не так что-то, ты и собиралась, как на свидание! Целый час глаза подводила… И духи тебе разонрави-лись, пол-этажа обегала, пока не нашла какие-то осо­бенные.

— Скажешь, пол-этажа… — неуверенно ответила Вера.

«Рассказать ей, что ли? А то обидится, когда узна­ет… Вообще не надо! Не придет еще, тогда неудобно будет… Он вроде не трепач! А кто его знает? Не придет, так и не надо… Конечно, обидно будет. Я его узнавать перестану!.. Зачем же он тогда все свободное время возле моего станка крутится? Да и во время работы часто на меня поглядывает…»

Вера волновалась все сильнее и сильнее и незамет‑ но ускоряла шаг. Впереди девушек на тротуаре стояла молодая женщина с мальчиком, который держал в ру­ке кленовые листья. Перед ним, заслонив дорогу, сидел на корточках парень в очках. Девушки, обходя его, слышали, как он спрашивал у мальчика:

— А как Чебурашку зовут?

— Ты узнала? Это Любка, мастера нашего жена, — сказала Лида.

— Где?

— А вон сзади, с мальчиком.

Вера оглянулась.

— Большой уж у них сынишка!

— Он ее с ребенком взял.

— Да? — удивилась Вера. — А хвастается все время: мой сын то сделал, мой сын это сделал!

— Ну и что? Может, он его за родного считает!

Девчата направились по широкой тропинке к Двор­цу культуры машиностроителей. Впереди них шла де­вушка в клетчатом пальто. Лида давно уже с некото­рой завистью наблюдала за ней. Одета девушка была по последней моде. Сапожки такие, о которых Лида могла только мечтать. Шла девушка неторопливо, спо­койно. В каждом ее шаге, в каждом движении чувст­вовалась уверенность, какая-то гордость. Такие дев­чата везде умеют держаться с достоинством. Везде свои. Лида всегда завидовала таким. Сама она была застенчивой и терялась, когда приходила в большую компанию, особенно если там были парни. Она не умела отвечать на шутки мальчиков. Они быстро на­чинали скучать рядом с ней и прекращали ухаживания. Девушка, что шла впереди, свернула в сторону и на­правилась по тополиной аллее, а девчата поднялись по ступеням к Дворцу культуры и пошли по большим квадратным плитам площади перед ДК.

Вечерами по этой площади всегда гуляло много людей, а сейчас она была пуста. Только у входа в кассовый зал ДК виднелись два парня. Они со скучающими лицами стояли возле стеклянной двери. Должно быть, решали, куда податься? При виде девчат лица их оживились. Лида почему-то покраснела и завол­новалась. Вера обратила внимание на ребят еще тогда, когда поднималась по ступеням на пло­щадь, но она сразу же потеряла к ним интерес, когда увидела, что среди них нет того, к кому стремилась она весь сегодняшний день.

— Может, билеты в ДК возьмем? — предложила Лида.

— Нет! Пошли в кинотеатр. Там, говорят, хоро­ший фильм идет, — быстро и как-то нервно сказала Вера и крепче сжала локоть подруги, словно опасаясь, что та потащит ее в ДК.

«Чего она нервничает?» — думала Лида. Они все так же неторопливо прошли мимо кас­сового зала. Возле доски объявлений, стоявшей сбоку тротуара, Лида не выдержала и обернулась. Парни смотрели им вслед.

«Лябрундия, лябрундия, тирам, тирам-рам-рам! Лябрундия, тирам… И понес его шиш в деревню! Не мог в другой раз… Тоска! Сейчас подоили бы кого-нибудь — и в кабак. К Кинуше зайти, что ль? Нет! Тот уже не наш. Откололся! Кто-то базарил,Чугунка рабо­та. Звездешь! Чугунок не псих! Будь он здесь, другие б шишки были! С ним всегда было весело. А сейчас… Тоска!»

— Цвирк! — Паня плюнул сквозь зубы на цветы, росшие за невысокой зеленой оградкой, и попал точно в середину цветка. «Снайпер! — подумал он о себе и — цвирк! — плюнул снова. Промазал. Цвирк! Цвирк! Опять мимо. Рядом с ним прошли несколько девушек.

«Ишь, цыпляточки! Чувихи в брючках! Охо-хо, а вот и целая курица! Перья распустила. Ха, да это же Белуга, Белка!»

Навстречу Пане шла девушка в клетчатом пальто и с ярко накрашенным лицом.

— Белочка, привет! — крикнул Паня.

— А-а! Губошлеп! — остановилась девушка. Слово «губошлеп» она произнесла с каким-то на­слаждением и с нескрываемым ехидством. Это всегда раздражало Паню, но Белочка была подругой Чугунка и надо было уважать ее.

— С кого ты снял такую… — Девушка кивнула на плюшевую кепку Пани. Она искала слово, как бы назвать ее, но не нашла ничего подходящего.

— Подарок Чугунка, — солидно ответил Паня.

— Неужели?

— Верно!

— Так-таки он тебя и отметил?

— Да. Полгода назад, перед тем как сесть!

— Поверить трудно, чтобы он тебя отметил… Кстати, он пишет, чтобы кончали баловство. Не нравится ему там! Закругляться, говорит, надо, пока не закрутило совсем. Кинуша уже завязал… Меня тоже не тревожьте! А если ты будешь под ногами путаться, Чугунок сам с тобой поговорит. Он обещал это! А ты его знаешь…

Девушка повернулась, чтобы уйти, но остановилась и насмешливо добавила:

— А эту… ты выбрось! У тебя и так черепок неве­лик, а в кепке вообще, как блин. Одни губы из-под козырька висят!

«Стерва! По соплям бы ее!.. Раскудахталась!»

— Ты смеешься, а меня вчера дегенератом назва­ли, — гордо сказал Паня.

— Кем? Кем? — насмешливо засмеялась девуш­ка. — Дегенератом?

— Смейся, смейся! Так и сказал, ты, говорит, по сравнению со мной дегенерат!

— И кто же это?

— Тип один. Очкарик!

— Ты знаешь, кто такой дегенерат, а? Это что-то вроде недоноска, если не хуже! Зайди в читалку, — кив­нула она на дверь, возле которой они разго­варивали. — Там словари есть!

Девушка повернулась и пошла своей дорогой.

«Зевалку б порвать!.. А Чугунок, а? Хорош паску­да!.. И этот очкарик…»

Паня, расстроенный вконец, не знал, что делать, топтался на месте. Рядом с ним на стене около две­ри висела доска, на которой было написано, что за дверью читальный зал. Паня не верил девушке и ре­шил посмотреть, что означает это слово. Ему так­же хотелось взглянуть на логово очкариков. Они обычно здесь пасутся. В двери он столкнулся с одним из очкариков и негромко раздраженно проши­пел: — «Цыц, прыщ!» Очкарик быстро отступил назад и извинился.

«Вот так! Знай свое место!» — удовлетворенно хмыкнул про себя Паня.

В читальном зале в шелестящей тишине сидели за столами парни и девушки.

«Скукота! — снова хмыкнул Паня. — Уныло живут очкарики!»

Библиотекарша принесла ему толковый словарь. Паня открыл книгу на букве «д», нашел нужное слово и прочитал: «Дегенерат. Человек с признаками вырож­дения. Вырожденец». Выродок, значит! Ах, хамло! В жизнь не прощу! Спать не буду, а пришью! Ну, очкарик!..

Паня швырнул на стол словарь и выскочил на улицу. Сейчас он знал одно: нужно выпить! Но где взять деньги? В кармане ни шиша!

«Рвану к Кинуше, за шкирку выволоку! Пусть хоть рядом постоит, для страховки… От черт, забыл! У него сегодня брат дома. Все! Кинуша выбыл. Теперь к нему не подлезешь».

А один Паня встречать опасался. Он хорошо по­мнил, как его однажды за это самое отделал невзрач­ный на вид парень.

«Пойду в кабак! Может, там удастся какого алкаша потрясти… На пару кружек!»

И Паня отправился в пивнушку.

Алеша проводил Любу до перекрестка и пошел по аллее к кинотеатру.

«Значит, у нее уже тогда был ребенок! А я не верил… И все-таки о ней много всякого зря говорили. Она хорошая девчонка! Обманул ее кто-то, наверно… Вот и получилось так. А людям только дай языком потрепать… Ребята говорили, что я ей нравился тог­да… — Алеша споткнулся и оглянулся на дорожку. Из асфальта горбом торчал корень дерева. — Ишь, ас­фальтом землю залили, а жизнь, несмотря ни на что, пробивается! Вот и решай, что крепче, дерево или камень!.. Живое все превозмогает!.. — Оглядываясь, Алеша мельком взглянул на Любу с мальчиком. Она смотрела ему вслед… — А может, я и вправду ей нра­вился? Она в то время от моего стола не отходила. Инструктор все ругался, что варить мешает. Да, по­мнится, она детали дефицитные прятала и давала мне, когда они кончались. А после того вечера, когда я провожал ее до общежития, она почему-то сразу изменилась ко мне. Наверно, ждала, надеялась… А я не решился!.. Если бы я тогда не побоялся предложить ей встречаться, может быть, те­перь ее сынишка называл бы себя Василием Алексе­евичем? А вообще, нет! Он, видимо, записан по ее отцу. Обычно, так записывают всех незаконнорожденных… Слово-то какое нехорошее. Разве неодинаковы люди, рожден­ные до регистрации брака или после… Ого, людей сколько! Может, в кино сходить? Что там за фильм?»

Алеша, увидев толпу у входа в кинотеатр, заторо­пился, решил, что идет интересный фильм. Он про­брался сквозь толпу и вошел в зал. Очередь у кассы была до самой двери. В конце ее стояла девушка. Глядя в зеркальце, она поправляла волосы, выбившиеся из-под белой шапочки.

— Вы последняя? — спросил у нее Алеша.

— Да, — оглянулась девушка, пряча зеркальце в су­мочку.

«Какое милое лицо! — поразился Алеша, и сердце его взволнованно дрогнуло. — И простое! А глаза какие добрые… и грустные почему-то. Видно, не кокетка… Не как та, в клетчатом пальто. Как же с ней заговорить? Вовка обычно в таких случаях какую-нибудь шутку выду­мывал. А дальше все шло, как по сценарию… и с юмором. Девчата так любят…»

Девушка вдруг обернулась и спросила у Алеши, который час. Он от неожиданности растерялся, покрас­нел и, суетясь, стал поднимать рукав пальто, чтобы посмотреть на часы.

— Без… без десяти три… Вот, смотрите!

Девушка приветливо улыбнулась и поблагодарила.

Алеше показалось, что у него вспотели очки. Он снял их и протер стекла платком.

Между тем очередь приближалась к кассе.

Девушки подошли к кинотеатру и остановились около афиши. Возле входа в зал было шумно. Торопливо подходили новые люди и ныряли в зал занимать очередь в кассу. А те, что уже купили билеты, по двое и группами стояли на улице. Вера жадным взглядом, таясь от подруги, вглядывалась в толпу. Знакомого лица, того, которого она ожидала увидеть, возле кинотеатра не было. Вера взглянула на часы. Без четверти три.

— Вот видишь! Через полчаса начало. И кинокоме­дия! А ты хотела в ДК, — быстро и нервно проговорила Вера.

Вдруг кто-то позвал ее по имени. Вера обернулась. К ней шел он.

«Пришел! Пришел!! Пришел!!!» — заликовало у нее в груди. Она заволновалась и покраснела.

Он подошел веселый, спросил:

— В кино хотите?

— Да, — тихо ответила, кивнула Вера.

— Напрасно время убьете! Чепуха, а не фильм!

— А что же делать?

— Если хочешь кино посмотреть, поехали в «Укра­ину». Там идет прекрасный фильм!

Он обращался только к Вере. Она вдруг вспомнила о подруге и смутилась, застыдилась.

— Я не одна!

Лида вначале ничего не понимала, потом догада­лась, в чем дело, и торопливо заговорила:

— Нет-нет! Вы на меня не глядите! Я этот фильм хочу посмотреть… Вы поезжайте, поезжайте… Да не думай ты обо мне, Верочка. Сейчас не вечер. Поезжай… Да не обижаюсь я ничуть! С чего ты взяла? Все хорошо. Идите, идите!

Вера с парнем ушли. Лида заняла очередь в кассу. И все-таки ей было обидно.

«Почему она мне ничего не сказала? Не доверяет, что ли? Или я болтушка какая? Вроде бы я и не подруга ей… Еще утром было видно, что что-то не так… Вот нахал! — Лида поморщилась и сердито посмотрела вслед подвыпившему парню, который, про­бираясь мимо нее, больно толкнул локтем в бок и даже не оглянулся, полез дальше, направляясь к кассе. Лида потерла рукой ушибленное место и вздохнула: — Везет Верке! Влюбилась, что ли, она в него?.. Он мальчик хороший! Когда же они договорились?.. А-а? Видно, вчера после обеда, когда деталей не было. Он тогда все вертелся около нее… А Верка, Верка скрытная какая! Везет ей постоянно. Летом за ней студент-практикант ухаживал. И теперь…»

Лида почувствовала грусть, одиночество. Она вынула из сумочки зеркальце, будто бы для того, чтобы поправить волосы, а сама с грустью осмо­трела свое лицо и вздохнула. Оно ей не понравилось. Глаза вроде ничего, большие. Но цвет их какой-то бледный, жидкий. Нос слишком большой для девушки. И щеки, как у хомяка, словно за ними она постоянно держит конфеты.

— Вы последняя? — услышала она за спиной и обернулась.

Сзади стоял высокий парень. Сквозь стекла очков на нее смотрели добрые и грустные глаза.

— Да.

Лида отвернулась и спрятала зеркальце в сумочку. Через некоторое время она взглянула на парня. Ей показалось, что он смотрит на нее и чему-то смущенно улыбается. Лиде вдруг вспомнилось, как тетя Паша — вахтерша общежития — рассказывала, что ее сын в мо­лодости девчат боялся.

Девушка повернулась и спросила у парня, который час.

Он почему-то смутился, будто его застали за чем-то нехорошим, и все никак не мог завернуть рукав пальто, чтобы посмотреть на часы.

Касса приближалась. Лида сунула монеты в окоше­чко кассы.

— Мне один. На двадцать седьмом, если можно?

Этот ряд считался в большом зале кинотеатра са­мым лучшим.

— На двадцать седьмом нет, — ответила кассир­ша. — На двадцать шестом хотите?

— Давайте.

Лида взяла билет и, медленно отходя от кассы, услышала, как парень корот­ко сказал: «Один!» — потом вдруг попросил что-то то­ропливо. Она только услышала ответ кассирши. Та сказала: «Пожалуйста!»

«Один!» — почему-то радостно подумала Лида.

Она прошла к окну, где было мало людей. За окном стояли обнаженные клены. Сквозь голые ветви вид­нелось большое белое здание Дворца культуры. Делая вид, что смотрит на улицу, Лида следила за очередью. Она видела, как парень отошел от кассы и, улыбаясь, рассматривал билет. Потом начал искать кого-то гла­зами. Увидев ее, решительно направился к окну. Лида заволновалась. Делая вид, что пристально смотрит в окно, она краешком глаза следила за парнем. В нескольких шагах от нее он оста­новился, уступая дорогу мужчине и женщине, потом вдруг повернулся круто и торопливо вышел на улицу. Лида проводила его глазами и грустно вздохнула. Захотелось вдруг прислониться лицом к холодному стеклу.

Паня встретил в пивнушке соседа и занял у него на две кружки. Пиво только раздразнило его. И он, потол‑ кавшись в тесном сыром зале, пошел к кинотеатру, надеясь встретить там кого-нибудь из друзей.

«Как назло, никого! Куда они попрятались? Хоть бы шпингалет какой объявился… Тоска! Ого! Вот и оч­карик! Ишь, на лавочке греется. Теленочек! Му-му! Эх, как бы мы с ним поиграли!»

Паню охватило привычное волнение, какой-то вос­торг, который приходил к нему всегда, когда, выбрав жертву, он с дружками подходили к ней.

«Может, самому попробовать?» Паня потрогал ру­кой нож в боковом кармане пальто. «Сесть рядом. Показать нож — все карманы повыворачивает… Или лучше пригрозить и отвести за угол. Там обработать и поиграть».

Сердце Пани гулко и радостно стучало. Кровь вол­новалась. Он даже представил, как очкарик при виде ножа начнет суетливо выворачивать карманы и потеть, но тут вспомнился тот случай, когда невзрач­ный на вид парень поиграл с ним так, что пришлось две недели отлеживаться, и с сожалением оставил в покое очкарика.

Цвирк! — плюнул он сквозь зубы. И тут из-за киоска вышла женщина, держа за руку мальчика, ко­торый в другой руке держал букет кленовых листьев. Плевок угодил женщине на ногу, на сапог. Она от­оропела.

— Ты что, ослеп? — с отвращением спросила она, не зная, как ей быть.

— Проходи! Проходи! Хамло!

Последнее слово Паня процедил сквозь зубы так, для себя, надеясь, что женщина не расслышит. Но она услышала и с возмущением закричала:

— Ах ты негодяй! Сопляк!

Люди, сидевшие на скамейках неподалеку, повер­нули головы к ним. Прохожие начали останавливать­ся. Дело становилось гласным. А Паня этого не лю­бил. Но он не любил и оставаться в долгу у тех, кто был явно слабее его, особенно при свидетелях.

— Заткнись, дура! — процедил он. — Врежу, в лужу ляжешь!

Он оттолкнул женщину, наступавшую на него. Она качнулась назад и сбила с ног мальчика. Тот сел на асфальт, выронив листья, и растерянно поднял голову.

Алеша сидел на скамейке напротив кондитерского киоска с бумажным кульком шоколадных конфет. Когда он попросил кассиршу дать ему билет на место рядом с девушкой, за которой он стоял в очереди, и та ему не отказала, ему пришло в голову, как можно познако­миться сдевушкой. Это же просто. Купить конфет и угостить. Ведь он полтора часа будет сидеть рядом с ней. Он так и сделал. Купил конфет и сел на скамейку, ожидая звонка. Вдруг он услышал какой-то шум возле киоска и взглянул в ту сторону. Шумела Люба, контролерша. Она с возмущением кричала на парня в плюшевой кепке, стоявшего рядом с ней. Тот что-то буркнул с ехидным видом и сильно толкнул Любу. Она отступила назад и сбила с ног сына. Алеша с кульком в руке бросился к ним. Паня стукнул по лицу женщину и повернулся смываться, но, увидев подбега­ющего Алешу, остановился и коротко взмахнул рукой. Алеша пригнулся и тут же, выпрямляясь, ударил снизу в лицо парня. Тот откинулся навзничь и упал на ска­мейку. Алеша ожидал, что Паня снова бросится на него и приготовился защищаться. Но тот, в неудобной позе полулежа на скамейке, быстро и нервно шарил рукой за пазухой.

«Нож! Не дать вынуть! Не дать!»

Алеша кинулся к Пане. Тот выбросил навстречу ему руку. В грудь что-то остро кольнуло, ударило. Дыхание сразу сбилось. Алеша закашлялся и сплюнул кровь. Он ви­дел, как Паня метнулся в сторону. Кто-то завизжал. Кто-то что-то кричал. В ушах звенело. Алеша опустил­ся на скамейку, зажимая рукой правую сторону груди, чувствуя, что сорочка стала мокрой, липкой. Звон в ушах все усиливался и все вокруг него начало покры­ваться зеленой пленкой, словно стекла очков его из прозрачных стали зелеными.

Лида, задумавшись, стояла у окна. Вдруг на улице раздался шум, и все, кто был в зале, кинулись к двери.

— Человека убили! — услышала Лида и вместе со всеми выскочила на улицу, дрожа от волнения, тревоги и ожидания чего-то страшного. Вокруг скамейки за кондитерским киоском волновалась толпа.

— Врача! Скорую вызывайте! — кричал кто-то.

— Машину лучше! Машину остановите!

Несколько человек побежали к дороге.

Лида смешалась с толпой, но к скамейке пробиться не сумела.

— Жив он? Жив? — спрашивали вокруг.

— Говорят, живой! Перевязывают.

— За что его?

— Из-за девчонки, наверно.

— Не знаешь, помалкивай! Он за женщину всту­пился…

— А того… поймали?

— Удрал, сволочь! Через забор сиганул…

Сквозь толпу к скамейке пробрался милиционер.

— Такси остановили! Несите в такси!

Толпа колыхнулась и поползла к дороге. Лида шла следом. Она лихорадочно искала глазами парня в оч­ках. Оглянувшись назад, она вдруг с ужасом останови­лась. Из-под скамейки, где только что лежал раненый, на нее смотрели очки. Там же валялся кулек с высыпав­шимися из него шоколадными конфетами.

Когда Лида подбежала к дороге, парня уже уложи­ли на сиденье, и машина рванула с места. Лида, прижимая к груди очки, стояла и смотрела вслед машине, пока та не повернула к больнице.

Рядом с ней милиционер записывал адреса свиде­телей.

— Я знаю того… с ножом, — услышала она и резко повернулась.

Милиционер торопливо отводил в сторону девушку в клетчатом пальто.

Лида побрела к кинотеатру. Только что прозвенел первый звонок. Возле двери она вдруг повернулась и напрямик через луг побежала к больнице, сжимая в руке очки Алеши.