Валерий Куклин. Поговорим о любви, о писательской судьбе и о русских политиках

Валерий Куклин. Поговорим о любви, о писательской судьбе и о русских политиках

О книге рассказов о любви Петра Алешкина «Костер в тумане»

 

Петр Алешкин — фигура знаковая в современной русской литературе. Он всегда пишет правду о России, какой бы горькой она не была. В принципе, это — основное качество, которое отличает русского писателя от русского политика. Последний для выражения своих мыслей и чаяний, говорит о массах, о потребностях безликой толпы, до которой, по сути, ему и дела-то нет. Потому что современный русский политик находится в услужении у воров-плутократов собственной страны и иностранных олигархов, а писатель русский может служить только своему народу. Кто пишет в угоду Кремлю и владельцам газопроводов, нефтепроводов и пароходов — уже писатель не русский.

 

Настоящий русский писатель повествует о судьбе отдельно взятой личности, которую вместе с читателем и любит, и уважает, и ценит. Потому логика взаимоотношений каждого отдельно взятого русского писателя находится в диалектическом противоречии со всей совокупностью всех русских политиков, которых творческий гений в праве персонифицировать, но вправе также рассматривать, как безликую силу, выжимающую из подвластного народа все соки. Нерусские же писатели (пусть даже по крови они самые, что ни на есть русские) способны лишь видеть в безликих руководителях своей страны благодетелей всего прогрессивного человечества. Настоящие русские писатели, к каким относится и П. Алешкин, всегда отличались любовью и вниманием к униженным и оскорбленным, всегда видели в представителях российской власти представителей вселенского Зла: и в хрущевско-брежневско-андроповско-горбачевские времена, и уж тем более сейчас.

 

И власть русская во все времена платила настоящим русским писателям той же монетой: от пристреленного рукой уважаемого Санкт-Петербургом иноземца Пушкина до писателя с псевдонимом Э. Лимонов и полуоппозиционного Проханова. Если говорить о русских писателях, нелюбимых русской властью России послеперестроечного периода, то на одном из первых мест стоит именно Петр Алешкин.

 

Ну, не похож русский писатель на плеяду аксёнышей и детевтикес, ставших любимицами новых кремлевских жен и их не читающих ничего, кроме биржевых сводок, мужей. Не пишет Петр Федорович детективов о том, как молодая, невзрачная неряха в один момент становится суперкрасавицей, от одного вида которой мужики валятся на заплеванные тротуары и выдают все необходимые для новоявленной Шерлокхолмсихи сведения, которые позволяют оной русскоязычной Золушуке в принцессином обличье не только отыскать в суете больших городов и в потоке машин очередного манька, но и выйти замуж за прекрасного принца, который оказывается к тому же и несказанно богатым, заработавшим — что особенно политически правильно в современной России, но совершенно лживо — миллионы и миллиарды долларов абсолютно честным путем.

 

Написал предыдущее предложение — и понял вдруг, что пересказал и сюжет, и философию целой авоськи книг, которые собрали мне подруги моей средней дочери, когда она им объявила, что папа ее собирается написать статью о произведениях авторесс «иронических детективов» и прочих произведений криминального жанра. Все — обращаю внимание на слово ВСЕ — девушки и молодые дамы не предложили мне почитать эти 62 книжонок с аляповатыми обложками и полуобнаженными красавицами в окружении то пистолетов, то крокодилов, то знойных красавцев, а ОТДАЛИ НАСОВСЕМ. Явление особенно важное для осмысления качества вышеназванных будто бы литературных произведений, ибо речь идет о русскочитающей публике из числа русских немцев, которые тратить деньги на книги не любили и в России, а в Германии и вовсе обретают особое качество жмотства, ибо к присущей этому народу скаредности добавляется, благодаря обилию реклам, и осознание необходимости «шпарить» (экономить) на всем. Отдали книги, которые они хоть и за гроши, но все-таки купили, могут подержать дома и как-нибудь на досуге перечитать.

 

Нет, не могут. Не хотят и не собираются перечитывать. Только такое объяснение можно дать феномену внезапного появления в моей квартире груды книг, которые пришлось, используя когда-то в студенчестве выученный метод скорочтения, прочитать от корки до корки в течение недели. И тут же передарить эту макулатуру теще, которая будет держать их где-нибудь в кладовке после прочтения, чтобы не обижать зятя.

 

А вот три книги П. Алешкина, которые теща обнаружила у меня в библиотеке, она утащила к себе домой и по прочтении поставила на видное место у себя в квартире.

 

— Я их иногда перечитываю, — заявила она. — А когда ты захочешь почитать — я тебе буду давать. Давай это будет твоим настоящим подарком ко дню моего рождения?

 

Я пригляделся к обложкам: «Откровение Егора Анохина», «Трясина Ульт-Ягуна» и «Костер в тумане». Последнюю книгу я, признаюсь, в то время еще не прочитал. Достал своего любимого М. Сервантеса — и забыл как-то о том, что стоят, приготовившись для рецензирования, книги моих современников. Тем более, что подзаголовок «Книга о любви» показался мне сентиментальным не по-русски, словно вызов Ивану Бунину — Нобелевскому лауреату, забытому ныне на Западе. Книги Ивана Алексеевича сейчас велено изучать в русских школах, а в мое время почитался он писателем малозначимым — из числа не принявших советскую власть, да и только. Ну, не люблю я Бунина, ничего тут не поделаешь. Ценю за профессионализм, согласен с высокой оценкой рассказа «Легкое дыхание» психопатологом В. Выготским, написал даже пьесу «Мистерия о преславном чуде» с Буниным в качестве основного персонажа, но душа моя отвергает этого маститого литератора. Может потому, что обо всех своих современниках он писал только гадости, а в «Деревне», которой так восхищаются его декадентствующие товарищи по литературному цеху, Иван Алексеевич показал, как презирает русский народ, да и вообще, судя по всему, всех, кто работает руками, не умеет пользоваться полным столовым набором, не имеет возможности гулять с тросточкой по тенистым аллеям, рассуждая о высоких чувствах. О чем и сказал своей теще.

 

— А Петр Федорович пишет о любви лучше Бунина, — ошеломила меня восьмидесятилетняя моя собеседница. — Бунин по внутреннему своему складу пошляк, — продолжила она и вовсе кощунственное. — А Алешкин пишет о том, как настоящий мужчина любит настоящую женщину.

 

Я перевел взгляд на книжные полки еще раз — и только тут обратил внимание на то, что с них исчезли несколько книг из серии «Шарм» и прочих «дамских романов».

 

— Да, да, — правильно истолковала она мой молчаливый вопрос. — По прочтении книги «Костер в тумане» я поняла, что писатели-женщины тоже не умеют писать о любви, — и тут же объяснилась. — Смешно сказать, но только сейчас, на склоне лет, я вдруг поняла, что большая часть книг, которые прочитала в своей жизни, были написаны вовсе не о том, о чем следует писать. Твои книги, Валерий, я не трогаю, они могут мне нравиться только потому, что ты — муж моей дочери. Но вот читаю я любую вещь Петра Алешкина — и вижу, что время теряю не зря, ибо узнаю много нового для меня о главном. О любви. И в этой книге, и в этой, и в этой… — показала на полку с книгами Петра Федоровича.

 

Кто-то скажет мне в ответ: «Во — нашел авторитет: старуху, да еще и тещу. Вот кабы подобное заявил авторитетный литературовед или знаменитый литературный критик! А старухи — они все чокнутые, и слушать их ни к чему».

 

Я болтать подобного вздора не стал, попросил некогда свою, а теперь тещину книгу «Костер в тумане», прочитал. Не по способу скорочтения. Потому что с первых строк книги рассказов о любви меня потрясла интонация авторская. Никто из русских писателей, мне кажется, не выбирал интонацию такого рода, когда писал о том, как в далекой уж юности возлюбленная его не признала в нем того, кто достоин любить ее:

 

«Учились мы с Анютой в одном классе. Избы наших родителей стояли через дорогу. Потому никаких первых воспоминаний о ней у меня нет. Я знал ее всегда…»

 

Кто-то скажет: «Примитив» — и в качестве котраргумента возьмет цитату из какого-нибудь модного ныне модерниста, сумевшего в пять раз большем количестве слов передать то же количество информации, но будто бы с большим душевным и нравственным напряжением и с будто бы более красиво и ярко. Хотя, признаемся при этом, что о любви современные писатели-модернисты не пишут. Про постель, про чувства тела, про эротику — пожалуйста, а про движения души — не дай Бог! Эмансипированная Л. Петрушевская тома наворочала про то, как трудно самой себе носить сетки с картошкой из-за отсутствия мужчины рядом, Л. Улицкая добавила лишь про то, как холодна постель женщины без самца. Но любовь — тема запретная в современной постмодернисткой и какой там еще литературе. Ибо страшатся нынешние «кремлевские соловьи» вступать в диспут с Шекспиром, они согласны с тем, что нынешние русские режиссеры Ромео и Джульетту превращают в средневековых пакостников и поганцев. Ибо модно сейчас писать хоть и русскими буквами, но по западному образцу: любовь по стивенкинговски, чтобы понятно было и Чубайсу, и Путину, знатокам иноземных языков и менталитетов, но не русских.

 

А мне кажется, что для темы, заявленной в рассказе «Первая любовь», строгий тон документа тем и хорош, что писатель Алешкин не желает врать, не желает приукрашивать факт отказа ему в праве на любовь со стороны девушки, которую он искренне и страстно любил в юности. То есть с первых строк сборника рассказов о любви передо мной встает рассказчик, как человек порядочный, считающий своим долгом не обижать женщин, а понимать их, находить объяснения тем их поступкам, которые у мужчины вызывают чувство гнева и обиды на всю порой жизнь. Кто из мужчин не согласится со мной, тот — ханжа, утверждаю это со всей полнотой ответственности. Героиня рассказа возненавидела паренька Петю Алешкина за то, что тот избил своего соперника — это оставило след в душе писателя на всю жизнь, что говорит о силе любви его к Анюте, о которой первых воспоминаний у него нет, и которую он знал всегда.

 

Для экспозиции рассказа «Первая любовь» этих трех строк в книге не просто достаточно. Всякое добавленное слово окажется лишним, а убрать из текста нельзя ни одной буквы. Это — и есть высочайший профессионализм, совершенно не свойственный авторессам из авоськи с книгами, которые принесла мне дочь от подруг.

 

Прочитал я «Костер в тумане» залпом, в одну ночь. Жена утром посмеялась, а в следующую ночь уже спал я, а она читала рассказы Петра Алешкина. А потом сказала мне до обидного просто:

— Вот как надо писать.

 

Девятнадцать рассказов под одной обложкой, девятнадцать совершенно разных историй о том, как и почему мы вдруг любим тех, кто нас не любит или нас любят те, кого не любим мы. Мужчина и женщина… всегда два человека. И ни одной похожей на другую историю. И все добрые. И это — самое потрясающее в наше время: русская книга добрая и о добре. Единственная, быть может, за последние полтора десятилетия.

 

Младший сын мой, прочитав «Костер в тумане», сказал с ноткой зависти в голосе:

 

— Как красиво вы жили в Советском Союзе! Жрать не было, а любили друг друга по-настоящему. Не то, что сейчас.

 

Юношеский максимализм бывает порой более объективным, чем прагматизм взрослых. Но я, чтобы не быть зависимым от мнения семьи, передал «Костер в тумане» членам берлинского клуба любителей русского изящного стиля (КЛИРСа). Пусть почитают, мол, и выскажутся.

 

Результат не заставил себя ждать: книга «Костер в тумане» исчезла с полок всех берлинских русских магазинов, стала бестселлером в Германии таким же, как и в России. С трудом выпросил у КЛИРСовцев книгу назад и вернул возмущенной моим поступком теще. Но перед этим перечитал несколько рассказов: свой любимый «Лагерная учительница», милейший «Костер у дороги», добрейший «Мой брат» и так далее. На всякий случай — вдруг теща больше не даст книги.

 

Ибо память сердца людям надо тревожить, чтобы не стали они монстрами. Найти в Германии добрые и чистые книги на русском языке практически невозможно, а лишь они делают людей настоящими людьми, лишь они вызывают гнев и ужас у властителей мира сего.

 

Германия помнит костры именно из подобных книг по сию пору. Про головы отрубленных фашистскими топорами не вспоминают никогда, как и про сожженных в сельских клубах России и Белоруссии живых людей, про сожженных в печах концлагерей неарийцев вспоминают от случая к случаю, а вот про костер из книг говорят и пишут едва ли не каждый день. То есть гибель хороших книг — потрясение для общества оказывается большее, чем смерть сотен тысяч и миллионов людей, как ни кощунственно звучит это утверждение. Уничтожать бередящие души человечества книги — задача для властителей всего мира наиважнейшая.

 

Именно потому в Германии сразу по объединении ее стали уничтожаться в библиотеках бывшей ГДР все книги, напечатанные не на немецком языке. Государство обеспечило работников культуры большим числом бумагорезательных агрегатов и более года оплачивало работу по превращению тех же русских книг в бумажную соломку, которую потом отправляли на переработку в целлюлозу. Уничтожали и книги на немецком языке, не удовлетворяющие уровень сознания среднего буржуа ФРГ, в том числе и все книги библиотеки Академии наук ГДР, часть из которых спасли едва ли не ценой жизней турки, которые потом продавали эти книги на книжных развалах на вес: шесть кило книг — одна марка.

 

Именно потому в библиотеках современной России теперь не найдешь книг, которые еще недавно издавались миллионными экземплярами. Великолепный документ эпохи в виде книги «Возрождение», авторство которой приписывается Л. Брежневу, исчез не только из библиотек России по указанию бывшего министра культуры страны М. Швыдкого, но и из сознания нынешнего молодого поколения россиян. Автор выдающихся в мировой культуре книг для детей «Белеет парус одинокий» и «Сын полка» Валентин Катаев предан был во время перестройки анафеме за проступки по отношению к аксенышам, которых старик искренне почитал изменниками Родины. За это книги его изъяты из обращения на территории России. Недавние возлюбленные Западом диссиденты и правозащитники в одночасье стали поборниками методов именно Гитлера в борьбе своей с инакомыслием.

 

И подобных примеров, подобных уничтожаемых «демократами» авторов можно привести тысячи. Нынешней бандитской России ни к чему писатели-гуманисты. Нынешний президент Путин снимается для обложек иноземных журналов в обнимку со словесным пачкуном и всегдашним паразитом Виктором Ерофеевым, ибо знает точно: этот — кореш свой, не подведет, скабрезным своим языком защитит честь и достоинство второго президента самопровозглашенной державы.

 

Книг нынешней России нет на международном книжном рынке не потому, что подобных сборнику рассказов «Костер в тумане» великих произведений не пишется в России. Нет их потому, что для того, чтобы попасть на глаза порядочному издателю (на Западе такие ох, как редки!) русским писателям надо хотя бы попасть на международные ярмарки. Но внутри самой России существует заслон для писателей-гуманистов, писателей школы критического реализма. Заслон в лице нынешнего русского государства. Для того, чтобы рассказать баварским немцам о том, как любят мужчина и женщины в России, Петру Алешкину пришлось вступить в схватку с работниками аппарата самого президента России. Много в какой стране найдется людей, способных на подобный поступок? На всю Россию пока что нашлось трое таких: Петр Алешкин, Татьяна Жарикова и Лев Котюков.

 

Но вышеприведенный пример — это будет теперь представлено Кремлем, как всего лишь недоработка какого-то чиновника-дурака, не более. В большей части с писателями-реалистами чиновники новой России борются изощренней. Склочничают за спиной приехавших в Париж на литературный Салон писателей-реалистов со своими французскими коллегами. Сами-то чиновники и заслуженные изменники Родины прикатили в Париж за казенный счет, приволокли массу борзописцев из числа своих корешей, а писателей «Группы 17»ґприбывших за свой счет и на деньги, которые им выделили местные областные и районные администрации, окрестили «выскочками» и… непотребными словами. Чиновники и Аксенов с аксенышами всячески мешали встрече участников международного конгресса славистов с писателями «Группы 17», вынудили редакцию «Литературной газеты» выступать отдельно от признанных Кремлем литераторов только потому, что на страницах этой самой популярной в России газеты не пишут хвалебных дифирамбов «кремлевским соловьям» и их хозяевам.

Ибо даже в теплые майские ночи «кремлевские соловьи» не поют о любви. Некий будто бы писатель Сорокин пишет об особо изощренном чревоугодничестве бывшего зэка, который получает удовольствие не от самого процесса приема пищи, а оттого, что смотрит, как поглощает еду определенная женщина. Ерофеев, потрясая полученным им в советские времена дипломом кандидата филологических наук, объявляет это сочинение Сорокина вершиной русской литературы и русской особой эстетики. И тотчас кремлевская банда заказывает Сорокину написать либретто оперы для классического Большого театра на языке тюрем и этапов — языке новых хозяев России.

 

Книга «Костер в тумане» — это антитеза той культуре дебилов и дегенератов,ґкакой видится русская культура на Западе, какой ее представляет своим хозяевам кремлевская свора. Европа и Америка (в противовес очень внимательно следящим за истинно русской культурой китайцам) не имеет фактически вот уже с 1985 года представления о том, что такое есть русский народ нового времени, что есть русская литература и русская культура. Тратятся колоссальные деньги с обеих сторон — России и Запада — на то, чтобы образ моей Родины ассоциировался в глазах нынешнего и последующего поколений Запада с героями-монстрами из произведений все того же Сорокина, Пелевина или Толстой. Ничего, способного потрясти воображение того же немецкого читателя, как это произошло с моим сыном, выросшем в Берлине по прочтении «Костра в тумане», не пропускается на Франкфуртскую международную книжную ярмарку. Дебильные детективчики Марининой и Донцовой — пожалуйста, а вот эпос Петра Алешкина «Русская трагедия» или философские романы сибиряка Виорэля Ломова — ни за что.

 

По сути, подобное отношение к литературе России следует расценивать, как медленное и целенаправленное умерщвление писателей школы русского критического реализма. Более того, умерщвление русского писателя школы критического реализма надо расценивать, как умерщвление совести русской нации.

 

Последняя мысль объясняет, почему в современной русской школе на уроках литературы детям втрое противней учиться, чем это было в советское время, когда заставляли нас читать всякий бред, вышедший из-под пера любимчиков то Сталина, то Хрушева, то Брежнева, то Горбачева. Любимчики Ельцина и Путина — люди без совести, без чести. Дети это осознают на уровне подкоркового мышления. Достаточно припомнить восторженное отношение нынешних модных литераторов — этих моральных уродов — к расстрелу Ельцинско-гайдаровскими танками здания Верховного Совета народных депутатов России, чтобы понять, почему известных на Западе «аксенышей» в России презирают. Народных ведь депутатов здание — не нынешних, покупающих статус депутатской неприкосновенности, бандюков из Думы, покровителей «кремлевских соловьев».

 

Писатель П. Алешкин и созданная им «Группа 17» горят, как последний костер, зажженный огнем из вырванного из груди Данко сердца. Горят в тумане воровского беспредела властей страны и их истинных хозяев на Западе.

23.04.2016 22:41

Комментарии

Нет комментариев. Ваш будет первым!